Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Теперь, о Далила, ты можешь просить у меня, чего желаешь!

Она облобызала землю между рук халифа и ответила:

— О эмир правоверных, я только одного желаю от твоего великодушия, а именно вступить в должность и получать жалованье моего покойного мужа, заведовавшего почтовыми голубями! И я наверняка сумею исполнять его обязанности, так как и при жизни моего супруга я сама с помощью дочери моей Зейнаб давала голубям корм, и чистила голубятню, и привязывала им на шею письма. И я же заведовала большим караван-сараем, который ты велел построить для голубиной почты и который день и ночь охраняли сорок негров и сорок собак, тех самых, которых ты отнял у царя афганцев, потомков Сулеймана, после твоей победы над этим царем.

И халиф ответил:

— Да будет так, о Далила! Я велю тотчас же передать тебе управление большим караван-сараем почтовых голубей и командование над сорока неграми и сорока собаками, взятыми у царя афганцев, потомков Сулеймана. Но отныне ты должна отвечать своей головой за пропажу каждого из этих голубей, которые для меня дороже жизни детей моих. Впрочем, я не сомневаюсь в твоих способностях.

Тогда Далила прибавила:

— Я желала бы также, о эмир правоверных, чтобы дочь моя Зейнаб жила вместе со мной в караван-сарае и помогала мне в общем надзоре.

Халиф и на это дал ей свое согласие. Тогда Далила, облобызав руки халифа, вернулась домой и с помощью дочери своей Зейнаб распорядилась переноской всей своей утвари и вещей в небольшой домик, построенный у входа в караван-сарай. И она в тот же день вступила в должность начальника над сорока неграми и, одевшись в мужское платье, с золотым шлемом на голове, верхом отправилась во дворец халифа, чтобы получить от него приказания и узнать, не нужно ли отправить какие-нибудь грамоты в другие области государства. А когда настала ночь, она спустила во дворе караван-сарая сорок собак из той породы, которая водилась у пастухов Сулеймана. И так каждый день являлась она в диван: верхом, в золотом шлеме, с серебряным голубем на шлеме, со свитой из сорока негров, одетых в красный шелк и парчу. А чтобы украсить свое новое жилище, она развесила у себя одежды Ахмеда Коросты, Айюба Верблюжья Спина и их товарищей.

Так Далила Пройдоха и дочь ее Зейнаб Плутовка благодаря своей ловкости и хитрости достигли в Багдаде столь почетных должностей — заведующих почтовыми голубями и начальниц над сорока неграми и сорока собаками, почетными сторожами главного караван-сарая. Но Аллах мудрее нас!

— Но теперь, о царь благословенный, — продолжала Шахере-зада, — я должна рассказать тебе об Али Живое Серебро и о его приключениях с Далилой Пройдохой, дочерью ее Зейнаб, братом Далилы Зораиком, продавцом жареной рыбы, и чародеем-евреем Азарией! Ибо приключения эти бесконечно удивительнее и необычайнее всех, слышанных тобою до сих пор.

И царь Шахрияр сказал себе: «Клянусь Аллахом, я убью ее не раньше, чем услышу о приключениях Али Живое Серебро!»

А Шахерезада, увидав, что приближается утро, скромно умолкла.

Но когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА СОРОК ДЕВЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И дошло до меня, о царь благословенный, что был в Багдаде в то время, когда жили там Ахмед Короста и Гассан Чума, еще один мошенник, такой ловкий и проворный, что стражи никак не могли поймать его; ибо всякий раз, как они уже считали его пойманным, он вновь ускользал от них, как ускользает между пальцами шарик живого серебра[47], который пытаются схватить. И потому-то его и прозвали когда-то в Каире, на родине его, Али Живое Серебро. Ибо и в самом деле до прибытия своего в Багдад Али Живое Серебро жил в Каире, и перебрался он оттуда в Багдад лишь вследствие достопамятных обстоятельств, заслуживающих того, чтобы упомянуть о них в начале этой истории.

Однажды сидел он грустный и праздный среди своих товарищей в большом подземелье, служившем им сборным пунктом; и те, видя, что сердце его сжимается и грудь отягощена, пытались развлечь его; но он угрюмо сидел в своем углу с хмурым лицом, сжатыми губами и сдвинутыми бровями. Тогда один из них сказал ему:

— О наш старшой, нет ничего лучше, чтобы облегчить себе грудь, как прогуляться по улицам и базарам Каира!

И Али Живое Серебро, чтобы как-нибудь покончить с этим состоянием, поднялся и пошел бродить по улицам Каира; но тяжелое настроение его не развеивалось. И таким образом дошел он до Красной улицы, тогда как все прохожие спешили уступить ему дорогу из уважения и почтения к нему.

И вот только что вступил он на Красную улицу и собирался войти в духан, где имел обыкновение напиваться, как увидел у дверей разносчика воды, который, закинув за спину мех[48] из козьей шерсти, спокойно шел своей дорогой, со звоном ударяя одну о другую две медные чашки, в которых подавал воду желающим попить. И он выкрикивал нараспев, предлагая свой товар и по желанию превращая свою воду то в мед, то в вино. И в этот раз он выкрикивал нараспев, мерно ударяя одну о другую свои звонкие медные чашки, следующие стихи: