Читаем Тысяча и одна ночь. В 12 томах полностью

— Клянусь Аллахом! О эмир правоверных, я не смог найти ее! Мукаддем Гассан лучше исполнит это поручение. Он знает ее и утверждает даже, что старуха совершила все это только для того, чтобы заставить говорить о себе и привлечь внимание господина нашего халифа!

Тогда аль-Рашид обратился к Гассану и спросил его:

— Правда это, мукаддем Гассан? Ты знаешь старуху? И ты полагаешь, что все это она сделала лишь для того, чтобы заслужить мою благосклонность?

Он ответил:

— Это правда, о эмир правоверных!

Тогда халиф воскликнул:

— Клянусь могилами и честью моих предков! Если эта старуха возвратит всем этим потерпевшим все, что она взяла у них, то я прощу ее!

Но Гассан Чума сказал:

— Тогда, о эмир правоверных, дай мне для нее охранный знак безопасности!

И халиф бросил Гассану Чуме свой платок как залог безопасности для старухи.

И Гассан, подняв этот залог безопасности, вышел из дивана и побежал прямо к дому Далилы, которую знал уже очень давно. Он постучал в дверь, и Зейнаб сама открыла ему. И он спросил:

— Где мать твоя?

Она сказала:

— Наверху.

Он сказал:

— Пойди скажи ей, что Гассан, мукаддем, левая рука халифа, ждет ее внизу и что он принес ей от имени халифа платок безопасности, но только с условием, что она возвратит все украденные ею вещи. И скажи ей, чтобы она шла добром, а то мне придется употребить по отношению к ней насилие.

Но Далила, которая слышала его слова, крикнула ему сверху:

— Брось мне сюда платок безопасности — и я последую за тобой к халифу со всеми похищенными вещами!

Тогда Гассан Чума бросил ей платок, и Далила обмотала его вокруг шеи, а затем с помощью дочери принялась нагружать осла, принадлежавшего погонщику ослов, и обеих лошадей всеми украденными вещами. Когда они закончили, Гассан сказал Далиле:

— У тебя остались еще вещи Ахмеда Коросты и его сорока подчиненных.

Она ответила:

— Клянусь именем Всевышнего! Их украла не я!

Он засмеялся и сказал:

— Это правда! Но ведь эту шутку сыграла дочь твоя Зейнаб. Ну да ладно! Эти уж пусть останутся у вас.

Затем, ведя за собою гуськом всех трех животных, которыми он управлял посредством веревки, соединявшей их всех, он привел Далилу к дворцу, явился с нею в диван и стал пред лицом халифа.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА СОРОК ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И он привел Далилу к дворцу, явился с нею в диван и стал пред лицом халифа.

Когда Гарун аль-Рашид увидел эту старую чертовку, то не мог удержать гнева своего и закричал, чтобы ее немедленно бросили на кровавый ковер и тут же казнили. Но она воскликнула:

— Я под твоей защитой, о Гассан!

И Гассан Чума поднялся и, целуя руки халифа, сказал ему:

— Помилуй ее, о эмир правоверных! Ты дал ей залог безопасности! И вот он теперь у нее на шее!

Халиф ответил:

— Это правда! И я прощаю ее ради тебя! — Затем он обратился к Далиле и сказал: — Пойди сюда, о женщина! Как твое имя?

Она ответила:

— Имя мое Далила, я супруга твоего бывшего заведующего почтовыми голубями!

Он сказал:

— Ты поистине коварная и очень хитрая женщина. И отныне ты будешь называться Далила Пройдоха. — Потом он сказал ей: — Можешь ли ты, по крайней мере, сказать мне, с какой целью одурачила ты всех этих людей, которые стоят здесь, и наделала нам столько хлопот, утомляя сердца наши?

Тогда Далила, только что получившая прозвище Пройдоха, упала халифу в ноги и ответила:

— Я, о эмир правоверных, действовала отнюдь не из корысти. Но, наслушавшись о прежних подвигах и проделках в Багдаде му-каддемов Ахмеда Коросты и Гассана Чумы, твоей правой и твоей левой руки, я вздумала, в свою очередь, если уж не превзойти их, то совершить то же, что и они, дабы заслужить от господина нашего халифа жалованье и должность покойного мужа моего, отца моих бедных дочерей.

Услышав это, погонщик ослов быстро встал и воскликнул:

— Пусть сам Аллах рассудит мое дело с этой старухой! Она не удовольствовалась тем, что украла моего осла, но еще побудила вот этого цирюльника-магрибинца вырвать мне задние коренные зубы и прижечь мне виски раскаленными докрасна железными гвоздями!

И бедуин также поднялся и воскликнул:

— Да рассудит сам Аллах дело мое с этой старухой! Она не удовольствовалась тем, что привязала меня к столбу вместо себя и украла моего коня, но заставила меня мучиться подавленным желаньем отведать медовых оладий на меду, с начинкой из сливок.

Тогда красильщик, цирюльник, молодой купец, начальник стражи халифа Мустафа Бич Улиц, еврей и вали поднялись один за другим, прося Аллаха возместить зло, принесенное им старухой. Но халиф, который был великодушен и щедр, возвратил сначала каждому из них вещи, которые были у них украдены, а затем с избытком вознаградил их из своей казны. Погонщику же ослов, потерявшему два зуба и перенесшему мучительное прижигание, он велел дать тысячу динариев золотом и назначил его начальником цеха погонщиков животных. И все они вышли из дивана, прославляя великодушие халифа и его справедливость, и все забыли о своих злоключениях.

Что касается Далилы, то халиф сказал ей:

Перейти на страницу:

Все книги серии Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги
Пять поэм
Пять поэм

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет. В законченной около 1203 года «Искандер-наме» заметны следы торопливости, вызванной, надо думать, предчувствием близкой смерти.Создание такого «поэтического гиганта», как «Пятерица» — поэтический подвиг Низами.Перевод с фарси К. Липскерова, С. Ширвинского, П. Антокольского, В. Державина.Вступительная статья и примечания А. Бертельса.Иллюстрации: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али.

Гянджеви Низами , Низами Гянджеви

Древневосточная литература / Мифы. Легенды. Эпос / Древние книги