Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Когда отец мой умер, он оставил мне в наследство пять верблюдов, мула, лавочку и дом. Этого было более чем достаточно для счастья человека моего положения. Но, о господин мой, бедняк никогда не бывает доволен; а в тот день, когда случится ему быть довольным, он умирает. Вот и я подумал: «Увеличу свое наследство торговыми делами». И тотчас же пошел я к людям, которые дали мне в долг товаров. Я навьючил эти товары на моих верблюдов и на мула и поехал торговать в Хиджаз во время меккского паломничества. Но, о господин мой, бедняк никогда не богатеет; а если разбогатеет, то умирает. Я торговал так несчастливо, что еще до окончания паломничества потерял все, что имел, и вынужден был продать верблюдов и мула для удовлетворения самых насущных нужд. И сказал я себе: «Если ты вернешься в Каир, заимодавцы твои схватят тебя и бросят в тюрьму». И присоединился я к каравану, шедшему в Сирию, побывал в Дамаске и в Халебе и оттуда отправился в Багдад. По прибытии в Багдад я спросил, где живет начальник корпорации водоносов, и пошел к нему. Как добрый мусульманин, я начал с того, что прочел ему первую главу Корана и пожелал ему мира. Тогда он расспросил меня о моем ремесле, и я рассказал ему обо всем случившемся со мной. Он же, не медля ни минуты, дал мне камзол, мех и две чашки, чтобы я мог зарабатывать себе хлеб. И вышел я однажды утром на путь Аллаха, закинув на спину мех, и стал обходить различные кварталы города, кричать и распевать, как делают водоносы в Каире. Но, господин мой, бедняк остается бедняком, потому что такова его судьба.

Скоро заметил я, как велика разница между багдадскими и каирскими жителями.

В Багдаде, о господин мой, люди совсем не чувствуют жажды, а те, которым случайно захочется пить, ничего не хотят платить. И это потому, что вода принадлежит Аллаху. Я увидел, как невыгодно мое ремесло, уже из ответов первых прохожих, которым я, распевая, предлагал воду. Действительно, когда я протянул чашку одному из них, он, ответил мне: «Разве ты уже накормил меня, что предлагаешь пить?!»

Я продолжал тогда путь свой, удивляясь такому обращению, не обещавшему ничего доброго, и подал чашку другому, но этот сказал мне: «Аллах заплатит тебе. Иди своей дорогой, о водонос».

Я не хотел терять мужества и продолжал бродить по базарам, останавливаясь у многолюдных лавок, но никто не позвал меня и не соблазнился моими предложениями и звоном моих медных чашек. И так до самого полудня не заработал я даже на лепешку и огурец. Да, господин мой, судьбе угодно, чтобы бедняк ощущал по временам голод. Но голод, о господин мой, не так тягостен, как унижение. И богатому приходится испытывать многие унижения, и переносит он их не так легко, как бедняк, которому нечего выигрывать и нечего терять. Так вот я обиделся на тебя за твой гнев, но не ради себя, а из-за воды, которая есть превосходный дар Аллаха. Что же до тебя, о господин мой, твой гнев твой на меня происходит от причин, касающихся лично тебя.

Итак, видя, что пребывание мое в Багдаде начинается так неудачно, я подумал в душе своей: «Лучше было бы для тебя, бедняга, умереть на родине, хотя бы и в тюрьме, нежели жить среди людей, не любящих воду». И в то время как я предавался таким тяжелым мыслям, на базаре все вдруг засуетились, столпились и бросились куда-то. А так как ремесло мое требует, чтобы я был всегда там, где толпится много народу, то и я побежал со всех ног с мехом на спине, и бежал я за толпой. И увидел я великолепное шествие, состоявшее из людей, шедших по два в ряд; они несли длинные палки, на них были шапки, украшенные жемчугом, прекрасные шелковые бурнусы, а сбоку висели роскошно отделанные инкрустациями мечи. А во главе их ехал всадник; вид его был ужасен, и все кланялись ему до земли. Тогда я спросил:

— Для кого это шествие? Кто этот всадник?

Мне ответили:

— Сейчас видно и по твоему говору, и по твоему невежеству, что ты не багдадский житель. Это шествие мукаддема Ахмеда Коросты, начальника стражи, правой руки халифа, охраняющего порядок в городе. А на лошади едет он сам. Он в большом почете, получает жалованье по тысяче динариев в месяц — ровно столько, сколько получает и товарищ его Гассан Чума, левая рука халифа. Они только что вышли из дивана и отправляются на полуденную трапезу.

Тогда, о господин мой, я принялся кричать нараспев по египетскому обычаю, совершенно так, как и ты сейчас меня слышал, сопровождая это пение ритмическим звоном моих чашек. И я так старался, что мукаддем Ахмед услышал, заметил меня и, подъехав ко мне, сказал:

— О брат-египтянин, узнаю тебя по твоему пению. Дай мне чашку твоей воды! — И, взяв у меня чашку, он махнул ей и выплеснул воду наземь, а потом снова велел налить и вторично выплеснул совершенно так, как сделал и ты, господин, а третью выпил залпом.

Потом он закричал громким голосом:

— Да здравствует Каир и его жители, о водонос, брат мой! Зачем пришел ты в этот город, где водоносов не ценят и где им не платят?