Читаем Тысяча и одна ночь. В 12 томах полностью

— О Верблюжья Спина, ступай скорей и отвори дверь прекраснейшему из сынов человеческих! Тот, кто стучит, — не кто иной, как мой бывший каирский помощник Али Живое Серебро! Я узнал его манеру стучаться в дверь!

И Верблюжья Спина ни на минуту не усомнился, что стучит именно Али, и поспешил отворить дверь и ввести его к Ахмеду Коросте. Старые друзья горячо обнялись; и после первых излияний и приветствий Ахмед Короста представил его своим сорока стражам, которые приветствовали его как брата. Затем Ахмед Короста нарядил его в роскошную одежду, говоря:

— Когда халиф назначил меня начальником, своей правой рукой, и дал одежду моим людям, я отложил для тебя это платье, думая, что когда-нибудь да встречусь с тобою.

Потом посадил он его среди своих молодцов на почетное место, и задал он роскошнейший пир, и пили и ели и веселились они всю эту ночь.

Наутро, когда настал час идти в диван во главе сорока стражей, Ахмед сказал другу своему Али:

— Йа Али, тебе следует быть очень осторожным вначале твоего пребывания в Багдаде, поэтому не выходи из дому, чтобы не возбуждать любопытство здешних жителей, от которых трудно отвязаться, ибо они липки, как клей. Не думай, что Багдад похож на Каир. Багдад — резиденция халифа, и шпионы кишат здесь, как мухи в Египте, а мошенников и негодяев здесь столько, сколько там гусей и жаб.

Али Живое Серебро сказал на это:

— О старшой, так неужели я приехал в Багдад для того, чтобы меня, как девственницу, заперли в четырех стенах?

Но Ахмед посоветовал ему иметь терпение и ушел в диван во главе своих стражей. Али же…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

Но Ахмед посоветовал ему иметь терпение и ушел в диван во главе своих стражей. Али же имел терпение никуда не выходить из дома своего друга три дня. Но на четвертый день он почувствовал, что у него сжимается сердце и суживается грудь, и спросил Ахмеда, не настало ли для него время начинать подвиги, которые должны прославить его и заслужить ему милости халифа?

Ахмед ответил ему:

— Всему свое время, сын мой. Предоставь мне заботу о тебе, я подготовлю халифа в твою пользу даже ранее, чем ты совершишь свои подвиги.

Но как только Ахмед Короста вышел, Живое Серебро уже не мог оставаться на месте и сказал себе: «Просто пойду немного подышать воздухом и успокою свое сердце».

И вышел он из дома и стал бродить по улицам Багдада, переходя с одного места на другое и заходя по временам то к пирожнику, то в съестную лавку, чтобы перекусить чего-нибудь. Вдруг видит — целое шествие: сорок негров, одетых в красный шелк, в высоких белых поярковых[51] шляпах и вооруженных большими стальными ножами. Они шли по два в ряд в строгом порядке; а за ними на роскошно убранном муле, в золотом шлеме, с серебряным голубем на шлеме, вся покрытая стальным панцирем сидела во всей славе и великолепии начальница голубиной почты Далила Пройдоха.

Она только что вышла из дивана и возвращалась в хан. Но когда она проезжала мимо Али Живое Серебро, которого она не знала и который ее не знал, ее поразила красота, молодость, стройность стана, изящество и приятность всей наружности его, а в особенности какое-то сходство выражения глаз со взглядом врага ее, самого Ахмеда Коросты. И тотчас же сказала она что-то одному из своих негров, который и отправился расспрашивать потихоньку о молодом красавце у базарных торговцев, но никто из них не знал ни имени его, ни звания. Поэтому, когда Далила вернулась во флигель хана, она позвала дочь свою Зейнаб и велела ей принести столик с волшебным песком для угадывания тайн, и потом она сказала:

— Дочь моя, я только что встретила на базаре такого красивого молодого человека, что сама красота признала бы его своим любимцем. Но, о дочь моя, взгляд его удивительно напоминает нашего врага, Ахмеда Коросту. И я очень опасаюсь, что этот никому не известный на базаре чужестранец приехал в Багдад для того, чтобы сыграть с нами какую-то скверную шутку. Вот почему я и хочу посоветоваться, что нам делать с ним, с волшебным столиком.

С этими словами она встряхнула песок по каббалистическому способу, бормоча таинственные слова и читая справа налево еврейские строчки; потом она составила сочетание алгебраических и алхимических знаков и, обратившись к дочери, сказала:

— О дочь моя, этого красивого молодого человека зовут Али Живое Серебро, и он из Каира. Он друг нашего врага Ахмеда Коросты, который призвал его в Багдад для того, чтобы сыграть с нами какую-то скверную шутку и отомстить за ту, которую ты сама сыграла, напоив его пьяным и отобрав одежды у него и у его сорока стражей. К тому же и живет он у Ахмеда Коросты.

Но дочь ее Зейнаб ответила ей:

— Да кто же сам-то он?! Ты придаешь слишком много значение этому безбородому юноше!

Мать же возразила:

— Столик с песком открыл мне сейчас, сверх того, что в счастье повезет этому юноше больше, чем тебе и мне.

Та же сказала:

Перейти на страницу:

Все книги серии Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги
Пять поэм
Пять поэм

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет. В законченной около 1203 года «Искандер-наме» заметны следы торопливости, вызванной, надо думать, предчувствием близкой смерти.Создание такого «поэтического гиганта», как «Пятерица» — поэтический подвиг Низами.Перевод с фарси К. Липскерова, С. Ширвинского, П. Антокольского, В. Державина.Вступительная статья и примечания А. Бертельса.Иллюстрации: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али.

Гянджеви Низами , Низами Гянджеви

Древневосточная литература / Мифы. Легенды. Эпос / Древние книги