Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И приказал он старшему евнуху ввести ее в гарем к Сетт Бадрульбудур. И как только увидела ее царевна и узнала, что она мать супруга ее Аладдина, тотчас встала она и поцеловала ее. Потом посадила она ее рядом с собою и угощала различным вареньем и другими лакомствами, а служанки довершили ее убранство, украсив ее самыми драгоценными украшениями, подаренными ей супругом ее Аладдином. И скоро после этого вошел султан и в первый раз благодаря новому родству увидел открытым лицо матери Аладдина. И заметил он по тонкости черт, что она должна была иметь очень приятную наружность в молодости и что теперь, в своем богатом наряде и одетая к лицу, она казалась более величественной, чем многие царевны и супруги визирей и эмиров. И много лестного сказал он ей по этому поводу; это глубоко тронуло сердце бедной вдовы портного Мустафы, так долго бывшей несчастной, и глаза ее наполнились слезами.

Затем все трое стали дружелюбно беседовать, знакомясь друг с другом, пока не появилась султанша, мать Бадрульбудур. Старая султанша была недовольна браком дочери своей с сыном каких-то неизвестных людей; она держала сторону великого визиря, который продолжал тайно досадовать на то, что дело принимало невыгодный для него оборот. Однако, несмотря на все свое желание, она не посмела слишком сухо встретить мать Аладдина; и после обоюдных приветствий она села рядом с остальными, не принимая участия в разговоре.

Когда же наступила минута прощания, царевна Бадрульбудур встала и с большой нежностью поцеловала отца и мать и поплакала, как того требовало приличие. Затем, поддерживаемая с левой стороны матерью Аладдина, предшествуемая десятью евнухами в нарядных одеждах и сопровождаемая сотней молодых невольниц, роскошные одежды которых делали их похожими на шестикрылых мотыльков, Бадрульбудур направилась к новому дворцу между двумя шпалерами из четырехсот молодых невольников, причем черные и белые чередовались, и каждый из них держал золотой подсвечник, в котором горела большая свеча из амбры и белой камфоры. И медленно шла царевна посреди своей свиты по бархатному ковру, между тем как во время ее шествия раздавалась дивная музыка в аллеях сада и на террасах Аладдинова дворца. А вдали весь народ, сбежавшийся и столпившийся вокруг двух дворцов, приветствовал новобрачных громким ликованием, и радостный гул сливался со всем этим торжеством и великолепием. И наконец царевна дошла до входа в новый дворец, где ожидал ее Аладдин. И с улыбкой на лице вышел он ей навстречу; и была она очарована, увидев его таким красивым и блистательным. И вместе с ним вошла она в залу пиршеств, под большой купол с окнами, украшенными драгоценными камнями. И все трое сели перед золотыми подносами, которые позаботился приготовить джинн — слуга лампы; и Аладдин сидел посредине, имея по правую руку свою супругу, а по левую — мать. И приступили они к трапезе под звуки невидимого оркестра, состоявшего из джиннов обоего пола.

А Бадрульбудур, восхищенная всем, что видела и слышала, говорила себе: «Никогда не воображала я, что могут существовать такие чудеса!»

Она даже перестала есть, чтобы лучше слышать музыку и пение джиннов. Аладдин же и мать его не переставали услуживать ей и подливать напитки, без которых, впрочем, она могла бы обойтись, так как и без них опьянела — от восторга. И это был для них счастливый и несравненный день, подобного которому не переживали и в дни Искандера и Сулеймана.

Но в эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Несомненно, это был для них счастливый и несравненный день, подобного которому не переживали и во дни Искандера и Сулеймана.

А когда наступила ночь, угощение было убрано и тотчас же вошла в залу под куполом целая толпа танцовщиц. Она состояла из четырехсот молодых девушек, дочерей джиннов — маридов и ифритов, — одетых, как цветы, и легких, как птички. И под звуки воздушной музыки они стали танцевать разные танцы, которые можно видеть только в райских садах. Тогда Аладдин встал и, взяв за руку супругу свою, мерным шагом направился с ней в брачную комнату. И молодые невольницы, возглавляемые матерью Аладдина, последовали за молодыми в стройном порядке. И сняли одежды с Бадрульбудур, и оставили на ней ровно столько, сколько нужно на ночь. И в таком виде была она подобна распускающемуся нарциссу. И, пожелав им счастья и радости, оставили их одних в опочивальне. И наконец Аладдин мог соединиться с Бадрульбудур, дочерью султана. И ночь их, как и день, не имела себе подобной даже в дни Искандера и Сулеймана.