Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О царь времен, все, что ты нам даешь, и все, что мы сами имеем, — всего этого недостаточно для того, чтобы украсить и десятую часть окна.

Султан обернулся к своим стражникам и сказал им:

— Ступайте в дома моих великих и малых визирей, эмиров и всех богатых людей моего царства и возьмите у них добровольно или насильно все имеющиеся у них драгоценные камни!

И стражники поспешили отправиться исполнять приказ.

В ожидании их возвращения Аладдин, заметивший несомненное беспокойство султана, начинавшего сомневаться в благоприятном исходе предприятия, и чрезвычайно радовавшийся этому в душе своей, захотел развлечь султана музыкой. И подал он знак одному из рабов своих, молодому ифриту, который тотчас же ввел в залу толпу певиц, и были они так хороши собою, что могли сказать луне: «Сойди со своего места, и я займу его!» А голоса у них были так очаровательны, что они могли сказать соловью: «Замолчи и слушай, как я пою!»

И действительно, им удалось немного развлечь султана своим стройным пением. Но как только возвратилась стража, султан передал ювелирам и золотых и серебряных дел мастерам все, что собрала она у богатых людей, и сказал им:

— Ну, что скажете вы теперь?

Они же ответили:

— Клянемся Аллахом, о господин наш, и этого еще далеко не достаточно! Нам требуется материала в восемь раз более этого, что имеем теперь! Сверх того, нам требуется три месяца на это дело, если даже будем работать денно и нощно!

При этих словах султан чрезвычайно огорчился, встревожился и почувствовал, что нос его удлиняется до самой земли от стыда перед бессилием при таких тягостных для султанского самолюбия о б стоятельствах.

Тогда Аладдин, не желая продолжать испытание, которому подверг султана, и вполне удовлетворенный, обратился к мастерам и сказал им:

— Возьмите то, что принадлежит вам, и уходите!

А страже сказал:

— Возвратите драгоценные камни их владельцам!

Султану же сказал:

— О царь времен, не пристало мне брать у тебя то, что раз подарено мною! Поэтому прошу позволить мне возвратить тебе эти плоды из драгоценных камней, а также позволить мне заменить тебя в деле украшения этого окна! Но подожди меня в покоях супруги моей Бадрульбудур, потому что я не могу работать и распоряжаться, когда на меня смотрят!

И чтобы не стеснять Аладдина, султан удалился к дочери своей Бадрульбудур.

Тогда Аладдин вынул из перламутрового шкафа волшебную лампу, которую постарался не забыть, переезжая во дворец из своего старого дома, и потер лампу, как делал это всегда. И тотчас же появился джинн и склонился перед Аладдином в ожидании его приказаний, и сказал ему Аладдин:

— О джинн, я вызвал тебя для того, чтобы ты сделал девяносто девятое окно подобным во всем остальным окнам купола!

И не успел он произнести эти слова, как джинн исчез.

И услышал Аладдин как будто стук великого множества молотков и визг пил на том окне — и (прошло меньше времени, чем нужно жаждущему, чтобы выпить стакан воды) были закончены все состоявшие из самоцветных камней орнаменты окна. И не мог Аладдин отличить его от других. И пошел он за султаном и пригласил его в залу под куполом.

Когда же султан стал напротив окна, которое видел недоконченным несколько минут тому назад, он не узнал окно и подумал, что ошибся, и стал на другую сторону залы. Но, обойдя несколько раз вокруг купола и убедившись, что работа была закончена в такой короткий срок, между тем как все ювелиры и золотых и серебряных дел мастера потребовали для нее три месяца, султан пришел в неописуемое восхищение, поцеловал Аладдина между глаз и сказал ему:

— Ах, сын мой Аладдин, чем более тебя узнаю, тем более восхищаюсь тобою!

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Поцеловал Аладдина между глаз и сказал ему:

— Ах, сын мой Аладдин, чем более тебя узнаю, тем более восхищаюсь тобою!

И послал он за великим визирем и, указывая пальцем на приводившее его самого в восторг чудо, сказал ему с насмешкой:

— Ну-ка, скажи, визирь, что думаешь об этом?

Визирь же, не забывавший о своей неудаче, все более и более убеждался в том, что Аладдин — колдун, еретик и алхимик. Но не сказал он ничего об этом султану, видя, как привязался он к своему зятю, и, не споря с ним, предоставил ему восхищаться и ограничился только таким ответом:

— Аллах мудрее всех!

С того дня султан каждый вечер по окончании дел в диване приходил проводить несколько часов в обществе зятя своего Аладдина и дочери своей Бадрульбудур, чтобы полюбоваться на чудеса дворца, где каждый раз находил новые предметы, одни восхитительнее других, и все это приводило его в восторг.