Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И дервиш не заставил себя ждать и упрашивать слишком долго, все так же невозмутимо и спокойно он взял немного мази на кончик пальца своего и наложил вокруг моего левого глаза и на левое веко, говоря мне:

— Теперь открой этот левый глаз, а правый закрой!

И я открыл свой левый глаз, о эмир правоверных, а правый закрыл. И тотчас все видимое моим глазам исчезло, уступив место виду многоярусных подземных и подводных пещер. И я увидел стволы гигантских деревьев с вырытым у их основания ямами и выдолбленные в скалах тайники разного рода. И все это было наполнено сокровищами — драгоценными камнями и ювелирными изделиями всех цветов и форм. И я увидел драгоценные металлы в рудниках, девственное серебро и натуральное золото, кристаллы, камни и драгоценные жилы в глубинах земли. И я продолжал смотреть и удивляться на это зрелище до тех пор, пока не почувствовал, что мой правый глаз, который я был вынужден держать закрытым, устал и просит, чтобы его открыли. Тогда я открыл его — и тотчас все окружающие меня предметы сами собой приняли обычный вид и вернулись на свои обычные места, и все видения, вызванные действием волшебной мази, исчезли.

И таким образом убедившись в истинности чудодейственного эффекта этой мази, нанесенной на левый глаз, я не мог не сомневаться в влиянии ее на правый глаз. Но я подумал про себя: «Этот дервиш полон хитрости и двуличен, он был так любезен со мной и так приветлив, только чтобы обмануть меня, ибо невозможно, чтобы одна и та же мазь произвела два столь противоположных эффекта при одних и тех же условиях просто вследствие разницы мест ее применения».

И я сказал дервишу, смеясь:

— Валлахи! О отец хитрости, мне кажется, ты смеешься надо мной! Ибо невозможно, чтобы одна и та же мазь производила столь противоположные эффекты. Я думаю, ты уже опробовал ее на себе, накладывая на свой правый глаз, и эта мазь в таком случае позволяет увидеть те сокровища, которые были еще скрыты от правого глаза. Что скажешь? Впрочем, можешь ничего не говорить, если не хочешь. В любом случае я хочу испытать на собственном правом глазу действие этой мази, чтобы у меня не было более никаких сомнений. Поэтому молю тебя, без промедления положи мне ее на правый глаз, ибо я должен отправиться в путь до заката!

И тут впервые со времени нашей встречи дервиш выказал нетерпение и сказал мне:

— О Баба Абдаллах, твоя просьба неразумна и вредна, и я не могу заставить себя причинить тебе вред, после того как сделал столько добра. Так что не заставляй меня своим упрямством сделать то, о чем ты будешь сожалеть всю свою жизнь, — и добавил: — Поэтому расстанемся как братья, и пусть каждый идет своим путем.

Но я, о господин мой, не отпускал его и все больше убеждался, что опасность, о которой он говорил, была направлена только на то, чтобы помешать мне иметь под рукой в полном моем распоряжении все сокровища, которые я не мог видеть и правым своим глазом. И я сказал ему:

— Клянусь Аллахом, о дервиш! Если ты не хочешь, чтобы я расстался с тобой с недовольным сердцем, ты должен лишь помазать мне правый глаз этой мазью, ведь это столь малое дело после всех услуг, которые ты мне оказал. И я отпущу тебя только при таком условии.

Тогда дервиш побледнел, и лицо его приняло суровое выражение, которое я раньше не видел, и он сказал мне:

— Ты собственными руками ослепляешь себя!

И он взял немного мази и наложил ее мне вокруг правого глаза и на правое веко. И я увидел только тьму обоими глазами своими, и я стал тем слепцом, которого ты видишь перед собой, о эмир правоверных!

И я, чувствуя себя в этом ужасном состоянии, вдруг пришел в себя и воскликнул, протягивая руки к дервишу:

— Спаси меня от ослепления, о брат мой!

Но я не получил никакого ответа. И он был глух к моим мольбам и воплям, и я услышал, как он поднял верблюдов и удалился, унося с ними то, что было моим жребием и судьбою моей.

Тогда я опустился на землю и долго лежал, чувствуя себя разбитым и уничтоженным. И я, конечно, умер бы на том месте от боли и смятения, если бы караван, который на следующий день возвращался из Басры, не забрал меня с собой и не вернул в Багдад.

И с тех пор, увидав, как из моих рук уплыли богатство и могущество, я нахожусь в этом состоянии нищего, сидящего у дороги щедрости. И раскаяние в моей алчности и злоупотреблении благами Воздаятеля проникло в сердце мое, и, чтобы наказать себя самого, я положил себе получать пощечину от руки всякого, кто подаст мне милостыню.

Такова моя история, о эмир правоверных.

И я рассказал ее тебе, не скрывая ничего о своей нечестивости и о низости чувств своих. И теперь я готов принимать по затрещине от руки каждого из почетных подателей милостыни, хотя это и не является достаточным для меня наказанием. Но Аллах бесконечно милостив!

Когда халиф услышал эту историю слепого, он сказал ему: