Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И вот, сделавшись таким образом собственником трех ослов, Али-Баба внушил к себе такое почтение среди людей своего звания, бедных дровосеков, что один из них почел за честь для себя выдать за него замуж свою дочь. И три осла Али-Бабы были вписаны в брачный договор в присутствии кади и свидетелей как все приданое и весь выкуп за молодую девушку, которая, впрочем, со своей стороны, не принесла в дом своего мужа никакого приданого и даже ничего ему подобного, поскольку она была дочерью бедняка. Но бедность и богатство преходящи, и один лишь Аллах Всеславный живет вечно! И брак Али-Бабы с дочерью дровосека был благословлен детьми, прекрасными, как луны, которые славили Творца своего. И он жил скромно и честно со всей своей семьей на доходы от продажи по городу дров и хвороста и не желал от своего Создателя ничего более этого простого и тихого благоденствия.

И вот в один день среди других дней, когда Али-Баба был занят рубкой дров в девственной чаще и наносил дереву удары топором, тогда как три его осла в ожидании обычной ноши паслись неподалеку, для Али-Бабы раздался в лесу удар судьбы его. Но Али-Баба и не подозревал, что судьба ждала его здесь уже в течение многих лет.

Вдруг Али-Баба услышал какой-то глухой шум, который доносился издалека и быстро приближался, и, приложив ухо к земле, он мог различить все усиливающийся гул ударов многих конских копыт. И Али-Баба, человек смирный и избегавший всяких приключений и осложнений, почувствовал большое беспокойство, находясь в этом уединенном месте, в обществе лишь трех ослов своих. И благоразумие его подсказало ему, что лучше всего будет взобраться поскорее на вершину одного большого и толстого дерева, которое высилось на маленьком холмике и господствовало над всем лесом. И он мог, усевшись там и укрывшись в ветвях, наблюдать все, что только могло произойти.

И поступил благоразумно.

Потому что, едва лишь он успел укрыться, как заметил отряд всадников в грозном вооружении, которые быстро неслись как раз в ту сторону, где он находился. И по их суровым лицам, сверкающим глазам, бородам, свирепо разделенным посредине и развевающимся, наподобие крыльев кровожадного ворона, он нисколько не усомнился в том, что это были грабители-убийцы, разбойники широких дорог самого опасного рода.

И в этом Али-Баба не ошибся.

Когда они очутились у скалистого холмика, на котором находился Али-Баба, невидимый, но видящий их, они соскочили на землю по знаку своего предводителя, человека гигантского роста, и распрягли коней своих, и сняли с их крупов мешки с ячменем, привязанные сзади седел, и они повесили их им на шею, и затем привязали лошадей за недоуздки к соседним деревьям. И после этого они сняли с седел сумки и положили их к себе на плечи. И так как эти сумки были очень тяжелы, то разбойники, совершенно согнувшиеся под своей ношей, отошли от коней своих.

И все они проследовали в полном порядке под Али-Бабой, которому было вполне удобно сосчитать их; и он нашел, что их было сорок — ни больше ни меньше.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила наступление утра и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И все они проследовали под Али-Бабой; и он нашел, что их было сорок — ни больше ни меньше.

И они приблизились, нагруженные таким образом, к подножию большой скалы и выстроились вереницей, в полном порядке. И предводитель, стоявший во главе этой вереницы разбойников, снял со своих плеч сумку и положил ее на землю, и, повернувшись к скале, громким голосом обратился к кому-то или чему-то невидимому для взора и воскликнул:

— Сезам[44], отворись!

И тотчас же скала медленно раздвинулась.

Тогда предводитель разбойников отступил немного в сторону и пропустил перед собою всех своих людей. И когда все они вошли в скалу, он поднял свою сумку, положил ее к себе на плечи и вошел последним.

Потом он закричал повелительным голосом:

— Сезам, затворись!

^{И все они проследовали в полном порядке под Али-Бабой, которому было вполне удобно сосчитать их; и он нашел, что их было сорок.}

И скала задвинулась, и отверстие в ней заделалось, как будто она никогда не раздвигалась колдовством разбойника, при помощи этой магической формулы.

При виде этого Али-Баба страшно удивился в душе своей и сказал себе: «Лишь бы только они с помощью своего волшебства не открыли моего убежища и не заставили бы тогда длину мою войти в ширину мою». И он остерегался делать малейшее движение, несмотря на беспокойство, которое возбуждало в нем положение ослов его, продолжавших спокойно пастись в чаще.