Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И жена Али-Бабы, попридержав свое любопытство, помогла ему поднять мешки на спину и внести их один за другим в дом. И каждый раз, ощупывая их, она чувствовала, что они наполнены деньгами, и думала, что это, вероятно, старые медные монеты или что-нибудь в этом роде. И это открытие, хотя неполное и далекое от действительности, повергло ее душу в большое беспокойство. И она наконец пришла к заключению, что муж ее, должно быть, сошелся с ворами или кем-нибудь подобным, и решила потребовать у него объяснения происхождения этих тяжелых мешков с деньгами. И вот когда все мешки были внесены в дом, она не могла уже больше сдержаться и начала бить себя руками по щекам, и разорвала на себе платье, и разразилась криками:

— О, горе нам! О, верная гибель для наших детей! О, виселица!

И, услышав эти вопли и причитания жены своей, Али-Баба был крайне раздосадован и закричал:

— Виселица в твоих глазах, о проклятая! И чего это ты завыла?! И чего ради хочешь ты накликать на наши головы наказание, заслуженное ворами?!

И она сказала:

— Несчастье вошло в наш дом вместе с этими мешками денег, о сын моего дяди! Заклинаю тебя моей жизнью, навьючь поскорее их на спины ослов и увези подальше отсюда, ибо сердце мое не успокоится, пока я буду знать, что они у нас в доме!

И он отвечал:

— Аллах да истребит женщин, лишенных разума! Я хорошо вижу, о дочь моего дяди, что ты воображаешь, будто я уворовал эти мешки. Ну так разубеди себя и осуши глаза твои, ибо они посланы нам Воздаятелем, Который сегодня в лесу натолкнул меня на судьбу мою. Впрочем, я сейчас расскажу тебе все, что было со мною, но не прежде, чем раскрою эти мешки, чтобы показать тебе, что в них находится.

И Али-Баба высыпал из всех мешков их содержимое на циновку. И из них покатились множество звонких золотых монет, и тысячи огоньков запрыгали в бедной комнате дровосека. И Али-Баба, к торжеству своему, увидел, что жена его совершенно ослепла от этого зрелища; и он уселся на груду золота, подобрал под себя ноги и сказал:

— Теперь выслушай меня, о жена!

И он рассказал ей о своем приключении от начала и до конца, не упуская ни одной подробности. Но мне незачем повторять все это.

Когда жена Али-Бабы выслушала рассказ о его похождениях, она почувствовала, что страх в сердце ее уступает место величайшей радости, и она успокоилась, и развеселилась, и сказала:

— О молочный ден! О день белизны! Хвала Аллаху, пославшему в наш дом добро, собранное неправым путем этими сорока разбойниками, грабителями больших дорог, и делающему законным то, что было незаконным! О Всещедрый! О Воздаятель!

И она поднялась и уселась на корточки перед кучей золота и уже хотела приступить к счету этих бесчисленных динариев.

Но Али-Баба рассмеялся и сказал ей:

— Что ты можешь здесь поделать, о бедная! Как можешь ты мечтать сосчитать все это? Лучше вставай и помоги мне выкопать яму в нашей кухне, чтобы зарыть там поскорее все это золото и скрыть все следы его. Если же мы не сделаем этого, мы привлечем к себе жадность наших соседей и городской стражи.

Но жена Али-Бабы, которая любила во всем порядок и хотела непременно составить себе точное понятие о богатствах, свалившихся на них в этот благословенный день, отвечала:

— Это верно, я не могу задерживаться здесь счетом этого золота. Но я не могу и убрать его отсюда, не узнав по крайней мере его веса. И поэтому я умоляю тебя, о сын моего дяди, дай мне немного времени, чтобы пойти поискать у соседей деревянную мерку.

И я буду измерять, пока ты будешь копать яму. И таким образом мы будем сознательно тратить на необходимое и на излишек для наших детей!

И Али-Баба, хотя такая предусмотрительность и показалась ему по меньшей мере излишней, не пожелал противоречить жене своей при таких обстоятельствах, столь радостных для них обоих, и сказал ей:

— Да будет по-твоему! Но ступай и возвращайся поскорее, и прежде всего остерегайся разболтать нашу тайну или сказать хоть одно лишнее словечко.

И жена Али-Бабы пошла, чтобы найти мерку, и подумала, что скорее всего будет занять ее у жены Кассима, брата Али-Бабы, дом которого от них был очень недалеко. И она вошла к супруге Кассима, богатой и полной надменности, той самой, которая ни разу не удостоила пригласить к своему столу ни бедного Али-Бабу, ни жену его, хотя у них не было ни счастья, ни связей, и которая ни разу не послала ничего сладкого детям Али-Бабы во время семейных или годовых праздников и даже ни разу не купила для них горсти турецкого гороха, хотя это делают самые бедные люди для детей таких же бедных людей. И после саламов и церемонных приветствий она попросила у нее ссудить ей деревянную мерку на несколько минут.