Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Когда супруга Кассима услышала слово «мерка», она крайне удивилась, ибо знала, что Али-Баба и жена его бедны, и она не могла понять, для какой цели понадобилась им эта утварь, которою пользуются обыкновенно лишь собственники значительных запасов хлебного зерна, тогда как другие довольствуются ежедневной покупкой зерна или семян у хлеботорговцев. И хотя при других обстоятельствах она, без всякого сомнения, отказала бы ей под тем или иным предлогом, но на этот раз любопытство ее разгорелось так сильно, что она побоялась упустить случай удовлетворить его. И поэтому она сказала:

— Аллах да умножит благодеяния Свои над вашими головами! Но какую хочешь ты мерку, о мать Ахмада, большую или малую?

Та отвечала:

— Лучше малую, о госпожа моя!

И супруга Кассима пошла за этой меркой.

И не напрасно эта женщина удостоилась одобрения сводницы, — да лишит Аллах милостей Своих всех женщин этого рода и да истребит всех развратниц! — ибо, желая во что бы то ни стало узнать, какое зерно будет измерять бедная ее родственница, она решила сплутовать, как это всегда готовы делать дочери распутниц. И действительно, она побежала и взяла сала и ловко намазала им снизу дно мерки, на которое обыкновенно ставят эту утварь. Потом она возвратилась к своей родственнице и извинилась, что заставила ее ждать, и вручила ей мерку. И жена Али-Бабы рассыпалась в благодарностях и поспешила вернуться к себе.

И она прежде всего поставила мерку на груду золота. И она наполняла ее и опорожняла немного в стороне, делая куском угля на стене черные черточки, обозначавшие, сколько раз повторяла она это. И когда она закончила свою работу, вернулся и Али-Баба, со своей стороны, закончив рыть яму в кухне. И жена его, трепеща от радости, показала ему на стенах черные черточки и предоставила ему возможность закопать все это золото, а сама пошла со всевозможной поспешностью, чтобы возвратить мерку нетерпеливой супруге Кассима. И она не знала, бедная, что один золотой динарий пристал ко дну мерки благодаря салу этой плутовки.

И она вернула мерку богатой своей родственнице, проданной Кассиму при посредстве сводницы, и очень ее благодарила, и сказала ей:

— Я постаралась быть исправной, о госпожа моя, чтобы и в другой раз доброта твоя не уменьшилась ко мне.

И она пошла своим путем-дорогою.

И это все, что случилось с женой Али-Бабы.

Что же касается жены Кассима, этой пройдохи, то, лишь только повернулась к ней спиной родственница ее, она тотчас же перевернула мерку и осмотрела ее снизу. И она дошла до пределов изумления, увидав приклеившийся к салу золотой динарий вместо боба или зернышка ячменя или овса. И лицо ее пожелтело, точно шафран, и глаза потемнели, точно смола. И сердце ее наполнилось лютой завистью. И она воскликнула:

— Да разрушится жилище ее! С каких это пор у этих нищих столько золота, что они могут взвешивать и измерять его?!

И в невыразимой ярости, которою она была охвачена, она не могла дождаться, пока муж ее вернется из своей лавки; и она послала за ним служанку, чтобы та как можно скорее разыскала его. И лишь только Кассим, запыхавшись, переступил порог дома, она встретила его неистовыми воплями, как будто она застала его на месте какого-нибудь преступления против супружеской верности.

Потом, даже не дав ему времени прийти в себя от этой бури, она сунула ему под нос золотой динарий и закричала:

— Видишь?! Ну так это не более как остаток от этих нищих. А ты думаешь, что ты богат, и ты каждый день радуешься тому, что у тебя есть лавка и покупатели, тогда как все достояние твоего брата — три осла. Ну так разочаруйся, о шейх! Ибо Али-Баба, этот голодный дровосек, это ничтожество, не довольствуется тем, что считает золото, как ты, — он измеряет его. Клянусь Аллахом! Он меряет его, как лабазник меряет свое зерно!

И вот среди бури слов, и криков, и восклицаний она рассказала ему обо всем и объяснила ему свою уловку, при помощи которой она сделала ошеломительное разоблачение богатства Али-Бабы. И она прибавила:

— Но это еще не все, о шейх! Теперь тебе необходимо открыть источник благосостояния твоего нищего брата, этого проклятого лицемера, который притворяется бедняком, а сам меряет золото меркою и пригоршнями!

И, выслушав слова жены своей, Кассим перестал сомневаться в действительности счастья своего брата. И он не почувствовал никакого удовольствия, узнав, что отныне сын отца его и матери его избавлен от нужды, и нисколько не порадовался его счастью, но ощутил в себе лишь злобную зависть и почувствовал, что от досады у него лопнул желчный пузырь.

В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Кассим перестал сомневаться в действительности счастья своего брата. И он не почувствовал никакого удовольствия, узнав, что отныне сын отца его и матери его избавлен от нужды, и нисколько не порадовался его счастью, но ощутил в себе лишь злобную зависть и почувствовал, что от досады у него лопнул желчный пузырь.