Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О люди, мы открыты, и — нет больше сомнений — тайна наша известна. И если мы не найдем какого-нибудь средства исправить это, то все богатства, которые собрали здесь мы и наши предшественники с таким трудом и усилиями, будут похищены соучастником вора, которого мы казнили. И поэтому необходимо не терять времени и, погубив одного из них, погубить и другого. И, постановив это, я не вижу другого средства, как только чтобы один из вас, человек смелый и вместе с тем ловкий, пошел в город, переодевшись дервишем-иноземцем, и приложил все свои умения, чтобы открыть, не ведутся ли где-нибудь разговоры о том, которого мы разрубили на шесть частей, и узнать, в каком доме жил этот человек. Но все эти розыски должны производиться с величайшей осмотрительностью, ибо одно лишнее слово может испортить все дело и безвозвратно погубить нас. И кроме того, я полагаю, что взявшийся за это дело должен подвергнуться смертной казни, если он выкажет легкомысленное отношение к этому предприятию.

И тотчас же один из разбойников воскликнул:

— Я готов взяться за это предприятие и принимаю эти условия!

И предводитель, и все товарищи благословили его и осыпали похвалами. И, переодевшись дервишем, он ушел.

И вот когда он вошел в город, все дома и лавки были заперты, так как было еще очень рано, кроме лавки сапожника Мустафы.

А шейх Мустафа с шилом в руке приготовился уже мастерить туфлю из желтой кожи. И он поднял глаза и увидел дервиша, который с удивлением смотрел, как он работает, и он поспешил поприветствовать его саламом. И шейх Мустафа вернул ему поклон, и дервиш удивился, что в такие годы у него столь хорошее зрение и столь искусные пальцы. И старик, крайне польщенный, с гордостью отвечал:

— Клянусь Аллахом, о дервиш, я могу еще с первого же раза вдеть нитку в иголку, и я даже могу сшить шесть частей покойника в глубине темного погреба!

И дервиш-разбойник, услышав эти слова, чуть не упал в обморок от радости и благословил судьбу свою, которая привела его кратчайшим путем к желанной цели. И тот, не желая упустить этого случая и представившись крайне удивленным, воскликнул:

— О благословенное лицо, шесть частей покойника?! Что хочешь ты этим сказать? И нет ли в этой стране обычая разрубать покойников на шесть частей и потом сшивать их? И не делают ли это, чтобы видеть, что у них внутри?

И шейх Мустафа при этих словах рассмеялся и отвечал:

— Нет, клянусь Аллахом! Здесь вовсе нет такого обычая. Но я знаю то, что знаю, а что я знаю, того не узнает никто. И для этого у меня много оснований, и все они одно важнее другого. А впрочем, мой язык короток в это утро и не повинуется игре моей памяти.

И дервиш-разбойник рассмеялся, в свою очередь, отчасти по причине выражения, с которым шейх-сапожник произносил эти слова, отчасти же, чтобы понравиться доброму малому. Потом, сделав вид, что хочет пожать ему руку, он сунул ему золотую монету и прибавил:

— О сын красноречивых людей, о дядя, оборони меня Аллах вмешиваться в то, что меня не касается! Но если в качестве любознательного иностранца я обращусь к тебе с какой-нибудь просьбой, то это будет просьба оказать мне милость и сказать, где находится дом, в погребе которого ты починил покойника, разрезанного на шесть частей.

И старый сапожник отвечал:

— Как же я могу сделать это, о старшина дервишей, если я сам не знаю этого дома?! И действительно, знай, что у меня были завязаны глаза, когда меня вела какая-то девушка-колдунья, заставившая меня пройти некоторое расстояние с необыкновенной скоростью. Во всяком случае, несомненно, сын мой, что, если бы мне вновь завязали глаза, я, вероятно, мог бы отыскать этот дом, руководствуясь некоторыми признаками, подмеченными мною, когда я шел, ощупывая на своем пути все предметы. Ибо ты должен знать, о мудрый дервиш, что человек видит своими пальцами так же, как и своими глазами, конечно, если кожа его не так толста, как спина крокодила. Что же касается меня, то среди моих заказчиков, почтенные ноги которых я обуваю, есть несколько слепых, которые благодаря глазам, находящимся на конце каждого их пальца, видят более ясно, чем, например, проклятый цирюльник, бреющий меня каждую пятницу и делающий на моей коже жестокие порезы, — да принудит его Аллах искупить это!

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Но что касается меня, то среди моих заказчиков, почтенные ноги которых я обуваю, есть несколько слепых, которые благодаря глазам, находящимся на конце каждого их пальца, видят более ясно, чем, например, проклятый цирюльник, бреющий меня каждую пятницу и делающий на моей коже жестокие порезы, — да принудит его Аллах искупить это!

И дервиш-разбойник воскликнул: