Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Но однажды, о мой повелитель, я проснулся с сильным и непостижимым желанием внезапно изменить жизнь свою. И это желание вошло в мою душу в виде идеи брака. И я в одночасье поднялся, побуждаемый внутренними движениями сердца своего, говоря себе: «Не стыдно ли тебе, Сиди Неман, жить вот так, одному в этой обители, как шакал в своей норе, без какого-либо нежного существа подле тебя, без всегда приятного женского тела, которое способно осушить глаза твои и заставить тебя почувствовать, что ты живой, и ощутить дыхание Создателя твоего? Стоит ли ждать и не познавать все прелести молодых девушек ради того, чтобы годы лишили тебя сил и сделали ни на что не способным?»

Обдумав эти совершенно разумные мысли, впервые пришедшие мне в голову, я уже не колеблясь следовал велениям души моей, ибо все ее желания заслуживают удовлетворения. Но поскольку я не был знаком ни с одной свахой, которая могла бы найти мне невесту среди дочерей знатных жителей моего квартала или богатых торговцев на базаре, я был полон решимости жениться самостоятельно, то есть оценив своими глазами прелести и качества жены моей и не следуя обычаю, согласно которому лицо невесты должно быть открыто только после заключения брачного договора и свадебных церемоний. И я решил выбрать себе невесту из числа красивых рабынь, которых продают и покупают. И я тотчас же вышел из своего дома и направился на рынок рабов, сказав себе: «Йа Сиди Неман, твое решение взять в жены рабыню, вместо того чтобы искать союза со знатными девушками, весьма разумно. Ибо таким образом ты избегаешь многих неприятностей и хлопот: не взваливаешь на свою спину всю семью жены своей; лишаешься неприятности испытывать на себе постоянно враждебные взгляды матери супруги твоей, которая, несомненно, будет старой ведьмой, а также братьев ее, взрослых и еще малых; избегаешь занудства отца жены твоей; и отвергаешь от себя будущие упреки супруги, которая не упустит ни единого случая, чтобы не попрекнуть тебя, выказывая свое высокое происхождение и доказывая, что у тебя нет над нею ни прав, ни власти и что у тебя есть перед нею только одни обязанности. Ибо тогда ты наверняка пожалеешь о своей прежней холостяцкой жизни и будешь кусать себе пальцы до крови. А выбирая себе невесту, которую ты сможешь оценить глазами своими и пальцами своими и которая не будет обременена родственными связями и будет обладать лишь одной красотой своей, ты упрощаешь свое существование, избегаешь все осложнения и недостатки брака и будешь пользоваться одними его преимуществами».

И, переполненный этими новыми для себя мыслями, о эмир правоверных, я пришел на невольничий рынок, чтобы выбрать себе подходящую жену, с которой можно было бы благословенно жить со всевозможной усладой и во взаимной любви. И поскольку по своей природе я был склонен к привязанности, я всеми силами желал найти в этой юнице, выбранной по собственному желанию, те качества души и тела, которые позволили бы мне излить на нее те накопленные запасы нежности, ни малейшего намека из которых я еще не изливал ни на одно живое существо.

Так вот, этот день был как раз рыночным днем, и в Багдад недавно привезли новых девушек из Черкесии, Ионии, островов Крайнего Севера, Эфиопии, Ирана, Хорасана, Аравии, страны румов, анатолийского берега, Серендипа[52], Индии и Китая. И когда я добрался до центра рынка, посредники и зазывалы уже собрали там различные группы невольниц, чтобы избежать беспорядков, которые могли бы вызвать смешение их различных рас. И в каждой из этих групп каждая девушка могла быть хорошо оценена, ибо ее можно было рассмотреть со всех сторон, дабы каждая сделка совершалась с умом и без обмана.

И судьбе было угодно — ведь никто не избежит своей участи! — направить первые стопы мои к группе юниц, прибывших с островов Крайнего Севера. И к тому же если бы стопы мои как будто сами собою не были направлены в ту стороны, то туда сразу обратились бы глаза мои, потому что эта группа выделялась на остальном окружавшем ее смуглом фоне своей белизною и тяжестью рассыпанных волос, желтеющих, как золото, на фоне белых тел девственного серебра. И все стоящие юницы, составлявшие эту группу, были странно похожи друг на друга, как похожи сестры, когда они от одного отца и от одной матери. И глаза у всех были голубые, как иранская бирюза[53], когда она еще сохраняет свою каменную влагу[54].

Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала: