Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И глаза у всех были голубые, как иранская бирюза, когда она еще сохраняет свою каменную влагу. А мне, о господин мой, в жизни еще не доводилось видеть девушек столь странной красоты, и я пребывал в изумлении и чувствовал, как душа моя вырывается из груди при этом трогательном зрелище. И по прошествии часа, не сумев определиться с выбором ни одной из них, поскольку они были одинаково красивы, я взял за руку ту, которая показалась мне самой молодой, и быстро приобрел ее, не торгуясь и не скупясь. Ибо она была истинной грацией, и она была как серебро в шахте и как миндаль в скорлупе, ясная и бледная, с желтыми шелковистыми волосами, с огромными голубыми, волшебными глазами, похожими по цвету на морскую гладь, которые разили из-под загнутых темных ресниц, как клинки скимитаров[55]. И при виде ее я вспомнил следующие стихи поэта:

О ты, чей цвет лица подобен янтарю
Иль лепестку китайской нежной розы!
Твой ротик милый что ромашка лета
С двумя рядами белых лепестков.
Твои глаза как темные агаты,
Ресницы же что листья гиацинта,
Длиннее, чем у древних фараонов.
О дивная! Сравнить тебя нельзя
Ни с кем из смертных! Выше ты сравнений,
И родинка твоя над верхнею губой
Свести с ума готова всех на свете.
А стройность ног твоих могла б поспорить
Со стройностью лишь их же отражений
На глади вод озерных. Твоя же гибкость —
Предмет для зависти ветвей плакучей ивы.
Твоя же гавань всем сердцам милей,
Чем пристань тихая матросам корабля,
Которому грозят атаками пираты.

И я, о мой повелитель, взял эту юницу за руку и, защитив плащом ее наготу, повел в свою обитель. И она понравилась мне своей кротостью, молчаливостью и скромностью. И я почувствовал, как сильно она притягивает меня своей чужой красотою, бледностью, желтыми, как расплавленное золото, волосами и вечно опущенными голубыми глазами, которые, несомненно, из робости всегда избегали моих. И поскольку она не говорила на нашем языке, а я не говорил на ее, я избегал утомлять ее вопросами, которые должны были остаться без ответа. И я поблагодарил Дарителя, Который привел в мою обитель женщину, вид которой был для меня очарованием.

Но в тот же вечер, когда она вошла в дом мой, я заметил, как необычно было ее поведение. Ибо, как только наступила ночь, ее голубые глаза сделались темнее, и взгляд их, столь сладкий и мягкий днем, стал сверкающим, как от внутреннего огня. И ее охватило какое-то необычное волнение, которое отразилось на чертах ее, вызвав еще большую бледность и легкое дрожание губ. И время от времени она поглядывала в сторону двери, словно хотела выйти подышать свежим воздухом. Но поскольку ночное время вряд ли благоприятствовало прогулке, и к тому же пора было принимать нашу вечернюю трапезу, я сел и усадил ее рядом с собою.

И, ожидая, когда нам подадут еду, я хотел насладиться нашим уединением, чтобы дать ей понять, каким благословением стало для меня ее появление и какие нежные чувства возникают в моем сердце при виде ее. И я нежно погладил ее, попытался обнять и укротить душу чужеземки. И я нежно взял ее руку и поднес к губам и сердцу. И я сделал это с такой осторожностью, как если бы я прикасался к какой-то чрезвычайно старой ткани, готовой рассыпаться при малейшем прикосновении, и я легонько провел пальцами по соблазнительному шелку ее волос. И то, что я испытал при этом прикосновении, о мой повелитель, я никогда не забуду. Вместо того чтобы почувствовать теплоту живых волос, мне показалось, будто желтые плетенки кос ее вытянуты из какого-то холодного металла или будто рука моя прошлась по руну или по шелку, пропитанному тающим снегом. И я уже почти не сомневался, что ее волосы были нитями золотой филиграни. И я подумал в душе своей о безграничной могуществе Повелителя всех созданий, Который под нашим небом одаривает юниц черными и теплыми, как крылья ночи, волосами, и увенчивает чело светловолосых девушек Севера подобной короной из ледяного пламени.

И я не мог, о мой повелитель, не испытать одновременно испуг и восторг, сознавая себя мужем создания столь редкого и столь непохожего на женщин нашего края. И у меня даже возникло ощущение, что она не из человеческой плоти и крови. И я был близок к тому, чтобы начать внезапно приписывать ей неземные качества и неведомые добродетели. И я смотрел на нее с восхищением и изумлением.