И вдова Нуреддина, сидевшая все время безучастно, как женщина, вполне отдавшаяся своей печали и уже отказавшаяся от света, при вести, что сын ее жив, и что внук ее тут же, и что перед нею ее зять Шамзеддин, визирь Египта, быстро вскочила с места, бросилась к ногам визиря и принялась целовать у него ноги и в честь его произнесла следующие строки:
И визирь послал за Аджибом, который не замедлил явиться. Тогда бабушка поднялась с места и бросилась к нему на шею, заливаясь слезами.
И Шамзеддин сказал ей:
— О мать, поистине теперь не время предаваться слезам, ибо ты должна собраться в путь и отправиться с нами в Египет! И да соединит нас всех Аллах с Гассаном, твоим сыном и моим племянником!
И бабушка Аджиба отвечала:
— Слушаю и повинуюсь!
И она тотчас же поднялась и собрала все необходимые для отъезда вещи и съестные припасы и взяла всех своих слуг и собралась в дорогу.
И визирь Шамзеддин отправился к султану Басры, чтобы проститься с ним. И султан одарил его гостинцами и послал множество подарков его повелителю, египетскому султану. Потом Шамзеддин двинулся в путь с обеими дамами и Аджибом в сопровождении многочисленной свиты.
И они ехали не останавливаясь, пока не вернулись в Дамаск.
И тут, на площади Канун, они разбили свои палатки.
И визирь сказал:
— Мы пробудем в Дамаске целую неделю, чтобы иметь время накупить гостинцев и подарков, достойных египетского султана.
И вот в то время, когда визирь всецело был занят переговорами с богатыми купцами, которые явились к палаткам, предлагая свои товары, Аджиб сказал евнуху:
— Баба[87]
Саид, мне хотелось бы развлечься немного. Пойдем в город на базар и узнаем там все новости, а также, что сталось с тем пирожником, который угощал нас сластями и которому мы чуть не пробили голову камнем в отплату за его гостеприимство. Поистине, мы отплатили ему злом за добро.И евнух отвечал:
— Слушаю и повинуюсь!
И Аджиб вышел в сопровождении евнуха из палаток, и он действовал таким образом по слепому инстинкту, подталкиваемый бессознательной любовью сына к отцу. Придя в город, они ходили по базарам, пока не очутились перед кондитерской. Это было как раз в тот час, когда правоверные отправлялись в мечеть Джамия-аль-Умейи на послеполуденную молитву.
В эту самую минуту Гассан Бадреддин готовил в своей лавке то восхитительное пирожное, которым он угощал их и в тот раз: зерна граната, приправленные миндалем, обсахаренные и надушенные в самую меру. И Аджиб мог хорошо рассмотреть пирожника, и он увидел на его лбу след от удара камнем, который он бросил в него.
Тогда сердце его исполнилось умиления, и он сказал:
— Мир с тобою, о пирожник! Меня привело сюда желание узнать что-нибудь о тебе. Разве ты не узнаёшь меня?
И как только Гассан увидел мальчика, он почувствовал, что как будто все внутри его перевернулось, и сердце его забилось неровными ударами, и голова склонилась к земле, как будто собираясь упасть, и язык его прилип к гортани, и он не мог произнести ни одного слова. Наконец он поднял голову и взглянул на него со смирением и покорностью и произнес следующие строки:
Потом он добавил:
— О мои господа, соблаговолите войти в мою лавку и будьте снисходительны — отведайте этого блюда! Ибо, клянусь Аллахом, о юноша, что с первого раза, как только я увидел тебя, сердце мое устремилось к тебе! И я сожалею о том, что последовал за тобой; это поистине было безумием!
Но Аджиб отвечал ему:
— Клянусь Аллахом, ты опасный друг! Из-за пирожного, которым ты угостил нас, ты чуть было нас не погубил! И теперь я не войду к тебе и не попробую твоего пирожного, пока ты не поклянешься нам, что не выйдешь отсюда и не будешь следовать за нами! Если же ты не дашь нам этой клятвы, то никогда наша нога не ступит более сюда! Ибо знай, что мы собираемся провести целую неделю в Дамаске, чтобы накупить подарков для египетского султана!
Тогда Гассан Бадреддин воскликнул: