Тысяча осеней Якоба де Зута

– Да. Хотел бы, чтобы это была подделка, но записи делал послушник ордена, который уже не мог больше закапывать свою совесть. Он сбежал, и если прочтешь свиток, ты поймешь почему…

Дождь стучит, словно топот бесчисленных копыт по улицам и крышам.

Сюдзаи протягивает раскрытую ладонь за свитком.

– Сюдзаи, если ты это прочтешь, окажешься замешан. Дело, возможно, опасное.

Сюдзаи по-прежнему держит раскрытую ладонь.

– Но это же… – Шепот Сюдзаи исполнен ужаса. – Это же безумие! Чтобы такая… – он кивает на свиток, лежащий на столе, – убийственная чушь могла обеспечить бессмертие! Фразы все вывернуты наизнанку, но… Вот здесь, третий и четвертый догматы. Если «Одарители» – монахи и послушники Ордена, «Носительницы» – сестры, а новорожденные младенцы – «Дары», то выходит, монастырь на горе Сирануи – никакой не… гарем, а…

– Ферма. – У Удзаэмона перехватывает горло. – Сестры у них – как племенная скотина.

– А Шестой догмат? Где речь о том, чтобы «Угасить Дары в чаше ладоней»…

– Должно быть, новорожденных топят в воде, как ненужных щенков.

– Но те, кто топит… Это же их отцы!

– Седьмой догмат требует, чтобы с одной и той же «Носительницей» ложились пять «Одарителей» пять ночей подряд, так что никто не знает наверняка, своего ли ребенка убивает.

– Это… Это издевательство над естеством! Женщины, как они могут… – Сюдзаи не заканчивает фразу.

Удзаэмон заставляет себя высказать вслух свои самые кошмарные страхи.

– Женщин берут силой, когда наиболее высока возможность зачатия, а рожденных ими детей отнимают. Видимо, согласие женщин никого не интересует. Преисподняя на то и преисподняя, что чудовищное зло не привлекает ничьего внимания.

– Да разве не предпочтешь наложить на себя руки?

– Быть может, какая-нибудь из них и предпочла бы, но взгляни на Восьмой догмат: «Письма от Угасших». Если мать верит, что ее дети где-то хорошо живут в приемной семье, то она, я думаю, многое может вынести, особенно если надеется, что когда-нибудь вернется в «Нижний мир» и сможет с ними встретиться. Очевидно, в Сестринском доме не знают, что такая встреча невозможна.

Сюдзаи ничего не отвечает на это, разглядывая свиток.

– Я не все тут разобрал… Например, вот эта последняя строчка: «Окончательное слово Сирануи – Молчание». Хорошо бы твой беглый послушник перевел свои записи на обычный японский.

– Его отравили. Я же сказал, читать догматы ордена опасно.

Слуга Удзаэмона и ученик Сюдзаи болтают, подметая пол в тренировочном зале.

– Однако господина настоятеля Эномото, – недоверчиво говорит Сюдзаи, – все знают как…

– Да-да, как почтенного судью и милосердного господина, участника Академии Сирандо, доверенное лицо великих мира сего и знатока редких лекарственных снадобий. Все так, но, судя по всему, он вдобавок еще верит в некий мистический ритуал, позволяющий ценой крови купить себе бессмертие.

– Как им удавалось десятилетиями хранить в тайне эту мерзость?

– Удаленность, хитрость, власть… Страх. Этими средствами можно добиться почти чего угодно.

Мимо дома торопливо проходит компания промокших насквозь новогодних гуляк.

Удзаэмон смотрит на нишу, которую Сюдзаи посвятил памяти своего учителя. На тронутом плесенью свитке – изречение: «Ястреб лучше будет голодать, но не станет клевать зерно».

– Автор этих записей, – осторожно спрашивает Сюдзаи, – ты встречался с ним лично?

– Нет. Он отдал свиток старухе-травнице, что живет поблизости от деревни Куродзанэ. Барышня Аибагава навещала ее пару раз, от нее травница знала мое имя и разыскала меня в надежде, что у меня хватит желания и возможностей помочь Новой сестре…

Двое друзей слушают барабанную дробь дождя.

– Желания хватает, а вот средства – дело другое. Если переводчик третьего ранга пойдет войной на властелина княжества Кёга, вооруженный всего лишь незаконно полученным свитком…

– Эномото велит тебе голову оттяпать за то, что распускаешь порочащие слухи…

«Сейчас, – думает Удзаэмон, – мгновение на распутьи».

– Сюдзаи, если бы я, как обещал, добился позволения отца на брак с барышней Аибагавой, она не оказалась бы в рабстве на этой… – он тычет пальцем в свиток, – ферме. Ты понимаешь, почему я должен ее освободить?

– Я понимаю другое: если ты полезешь туда один, тебя там накромсают тонкими ломтиками, как тунца. Дай мне несколько дней. Может быть, придется съездить кое-куда.

XXI. Келья Орито в Сестринском доме Восьмая ночь Первого месяца Двенадцатого года эры Кансэй