Тысяча осеней Якоба де Зута

Он бросает взгляд вниз и встречается с полными боли глазами чужеземного бога. Удзаэмон с силой топает по бронзовой пластине и думает о длинной череде Огав из Нагасаки, стоявших когда-то на том же самом фуми-э. Прежде в Новый год Удзаэмон гордился тем, что он – последний в этом ряду: наверняка среди предков были и приемные сыновья, такие же как он. А сегодня он чувствует себя обманщиком и знает почему.

«Моя верность Орито, – мысленно формулирует он, – сильнее, чем верность семье Огава».

Он ощущает у себя под ногой лик Иисуса Христа.

«Я освобожу ее, – клянется Удзаэмон, – во что бы то ни стало. Но мне понадобится помощь».

* * *

В додзё Сюдзаи эхом отдаются от стен вскрики двух мечников и треск бамбуковых шестов. Противники нападают, парируют, обмениваются ударами, отступают; нападают, парируют, обмениваются ударами, отступают. Пружинящий дощатый пол скрипит под их босыми ногами. В тех местах, где крыша протекает, подставлены ведра; когда они наполняются, их меняет последний оставшийся у Сюдзаи ученик.

Тренировка заканчивается внезапно: боец ростом пониже наносит противнику удар по правому локтю, от которого Удзаэмон роняет шест. Встревоженный победитель сдвигает на лоб защитную маску, открывая настороженное обветренное плосконосое лицо человека основательно за сорок.

– Сломал?

– Я сам виноват. – Удзаэмон держится за локоть.

Подбежавший Ёхэй помогает своему господину расстегнуть маску.

В отличие от учителя с Удзаэмона градом льется пот.

– Перелома нет… Смотрите! – Он сгибает и разгибает руку. – Просто синяк, притом заслуженный.

– Темновато здесь. Надо было мне зажечь светильники.

– Сюдзаи-сан, не нужно тратить из-за меня масло. Давайте на сегодня закончим.

– Надеюсь, вы не заставите меня выпить ваш щедрый подарок в одиночку?

– В такой благоприятный день у вас, вероятно, расписание плотно заполнено…

Сюдзаи обводит взглядом пустой тренировочный зал и пожимает плечами.

– Что ж, тогда, – переводчик отвешивает поклон, – я принимаю ваше любезное приглашение.

Сюдзаи приказывает ученику развести огонь у него в комнате. Переодеваясь из тренировочной в обычную одежду, они обсуждают новогодние назначения, которые недавно огласил градоправитель Омацу, – кого повысили, кого понизили в должности. Затем переходят в комнаты учителя. Когда Удзаэмон только начал брать уроки у Сюдзаи, здесь жили, питались и тренировались еще десять или больше мальчишек. Две добродушные соседки заботились о них и всячески баловали. Сейчас тут холодно и тихо, но когда огонь в жаровне разгорается, Удзаэмон и Сюдзаи, уже десять лет как знакомые, переходят на свой родной диалект провинции Тоса и разговор становится непринужденным.

Ученик Сюдзаи наливает в щербатый кувшинчик подогретое сакэ и с поклоном удаляется.

«Пора, – думает Удзаэмон. – Нужно сказать то, ради чего я пришел».

Задумчивый хозяин и нерешительный гость наливают сакэ в чашки друг друга.

– За благополучие семьи Огава из Нагасаки, – предлагает тост Сюдзаи, – и за скорое выздоровление вашего почтенного отца!

– Пусть год Овцы будет удачным для додзё мастера Сюдзаи!

Мужчины осушают по первой чашечке, и Сюдзаи довольно вздыхает:

– Боюсь, удача меня покинула. Молюсь, чтобы это было не так, но вряд ли я ошибаюсь. Утеряны старые ценности, вот в чем беда. Запах упадка висит в воздухе, словно дым. О, самураи ценят добрую битву, как и доблестные предки, но когда подведет живот, они скорее расстанутся с мечом, а не с наложницами и одеждами на шелковой подкладке. Те, кому дороги старые обычаи, первыми страдают от новых. На прошлой неделе от меня ушел еще один ученик. Чуть не плакал: его отец уже два года получал половинное жалованье в Арсенале, и тут вдруг объявляют, что служащие его ранга не получат новогоднюю выплату! Слыхал свежий совет из Эдо чиновникам, не получающим жалованья? «Чтобы заработать на свои прихоти, разводите золотых рыбок». Рыбок! Да у кого сейчас найдутся деньги на золотых рыбок? Разве что у купцов! Вот если бы купеческим сынкам разрешили носить оружие… – Сюдзаи понижает голос, – у меня выстроилась бы очередь учеников отсюда до Рыбного рынка, но ждать, чтобы в Эдо приняли такой указ, – все равно что зарывать серебряные монеты в навоз.

Он заново наполняет чашки, свою и гостя.

– Ах, довольно о моих горестях. Во время тренировки ты мыслями был далеко.

Удзаэмон уже давно не удивляется проницательности Сюдзаи.

– Не знаю, вправе ли я втягивать тебя в это.

– Если верить в судьбу, – отвечает Сюдзаи, – втягиваешь меня не ты.

Сырые прутики в жаровне трещат, словно под чьей-то ногой.

– Несколько дней назад ко мне в руки попали весьма тревожные сведения…

Вдоль стены бежит таракан, блестящий, словно лакированный.

– Это некий свиток. Дело касается храма на горе Сирануи.

Сюдзаи, которому известно о близком знакомстве Удзаэмона и Орито, внимательно смотрит на друга.

– В свитке записаны тайные догматы ордена. Они… вызывают сильное беспокойство.

– Они там себе на уме, эти монахи на горе Сирануи. Ты уверен, что свиток подлинный?

Удзаэмон извлекает из рукава футляр.