Тысяча осеней Якоба де Зута

Сюдзаи и Цуру обсуждают, как лучше будет обрушить его за собой на обратном пути.

Кричит сова, на том кедре или на этой ели… Раз, два, совсем рядом… Улетела.

Последний на сегодня удар монастырского колокола звучит близко и громко, объявляя поздний час Петуха. «Прежде чем он прозвонит снова, – думает Удзаэмон, – Орито будет свободна».

Все участники похода закутывают лица черной тканью, оставляя только узкий просвет для глаз и носа. Идут крадучись, не ожидая засады, но и не исключая такой возможности. Когда под ногой Удзаэмона хрустит прутик, остальные оборачиваются, сердито сверкая глазами. Подъем становится более пологим. Где-то в лесу тявкает лисица. Начинается череда ворот тории, кромсающих на ломти ветер, который дует поперек дороги. Все собираются поближе к Сюдзаи.

– До монастыря четыреста шагов…

– Дзюнрэй-сан! – Сюдзаи оборачивается к Удзаэмону. – Жди здесь. Помни, что сказал мудрец: «Тысячу дней платишь войску, чтобы использовать его в один день». Сегодня – как раз такой день. Спрячься в стороне от дороги и постарайся не замерзнуть. Ты прошел с нами дальше, чем обычно заходят «клиенты», поэтому нет бесчестья в том, чтобы остановиться и подождать. Как только мы закончим свое дело, я за тобой пришлю, а до тех пор не приближайся к монастырю. Не беспокойся, мы воины, а они – горстка монахов.

Удзаэмон поднимается немного выше по склону, пробираясь среди наледей и наметенной ветром хвои, и устраивается, скорчившись, в небольшой впадине, хоть чуть-чуть укрывающей от ветра. Он делает приседания, пока мышцы ног не начинают болеть, зато тело согревается. Ночное небо – рукопись, которую невозможно прочесть. Удзаэмон вспоминает, как рассматривал звезды с де Зутом на Дозорной башне Дэдзимы, еще летом, когда мир был проще. Он пытается представить себе серию рисунков под названием «Бескровное освобождение Аибагавы Орито»: вот Сюдзаи с тремя самураями перелезают через стену; вот три монаха в караульне с перепугу немедленно сдаются в плен; вот главный монах поспешно семенит навстречу, бормоча: «Господин Эномото будет недоволен, но что же делать?»; Орито будят и велят одеваться для путешествия. Она повязывает платок, прикрывая свое прекрасное обожженное лицо. На последнем рисунке – глаза Орито, узнавшей своего спасителя. Удзаэмон, дрожа, пробует выполнить пару упражнений с мечом, но от холода не может сосредоточиться и начинает раздумывать, под каким именем он начнет новую жизнь. Личное имя за него выбрал Сюдзаи – «Дзюнрэй», паломник, – а фамилия? Нужно будет поговорить об этом с Орито. Может, взять ее фамилию – Аибагава? «Я искушаю судьбу, – одергивает он себя, – еще отнимет мою добычу».

Удзаэмон потирает изглоданные холодом руки. Пробует сообразить, сколько времени прошло с тех пор, как Сюдзаи с наемниками отправились штурмовать монастырь, и понимает, что не имеет ни малейшего представления. «Осьмушка часа? Четверть?» После того как они перешли через мост Тодороки, колокол в монастыре не звонил ни разу, но монахам и незачем отмечать ночные часы. Долго ли нужно ждать, прежде чем прийти к выводу, что атака захлебнулась? И что тогда? Если воины Сюдзаи потерпели поражение, куда уж тут переводчику третьего ранга.

Мысли о смерти ползут между соснами, подбираясь к Удзаэмону.

Жаль, человеческий разум – не свиток, который можно свернуть и убрать в футляр…

– Дзюнрэй-сан, у нас…

Удзаэмон от неожиданности – дерево заговорило! – шлепается задом на землю.

– Мы вас напугали? – Тень скалы превращается в наемника Тануки.

– Так, немножко. – Удзаэмон переводит дух.

– Женщина у нас. – От дерева отделяется Кэнка. – В целости и сохранности.

– Это хорошо, – говорит Удзаэмон. – Очень, очень хорошо.

Мозолистая рука помогает Удзаэмону подняться.

– Никто не пострадал?

На самом деле он хочет спросить: «В каком состоянии Орито?»

– Никто, – отвечает Тануки. – Мастер Гэнму – человек миролюбивый.

– То есть, – уточняет Кэнка, – ему неохота осквернять храм кровью из-за какой-то там монахини. Но он хитрый старый лис! Дэгути-сан хочет, чтобы вы сходили посмотрели, не подсунул ли нам обманку этот миролюбивый человек, а то уедем, они ворота запрут и завалят понадежней.

– У них там две монашенки с обожженными лицами. – Тануки отхлебывает из фляжки. – Я заходил в Сестринский дом. Ну и зверинец Эномото собрал! Вот, выпейте: согреетесь и сил прибавится. Ждать хуже, чем действовать.

– Не нужно. – Удзаэмона бьет дрожь. – Мне тепло.

– Вам за три дня надо преодолеть сотню миль и лучше бы добраться до Хонсю. А с воспалением легких вы далеко не уедете. Пейте!

Удзаэмон принимает грубоватую заботу наемника. Спиртное обжигает горло.

– Спасибо.

Все трое направляются к дороге и к веренице ворот тории.

– Если считать, что вы видели настоящую Аибагаву-сан, в каком она состоянии?

Пауза длится так долго, что Удзаэмон пугается, опасаясь худшего.

– Исхудалая, – отвечает Тануки, – но вроде здорова. Спокойная.

– Умная, – прибавляет Кэнка. – Не спросила, кто мы такие: понимает, что тюремщики могут подслушивать. Можно понять, почему ради нее мужчина не пожалеет ни времени, ни расходов.