Тысяча осеней Якоба де Зута

Сухопутные ворота снесло, и ровные ряды стражников на площади Эдо перестали быть ровными. Два ядра прокатились по ним в разных местах. Как мраморные шарики по рядам деревянных солдатиков – Якоб вспоминает детскую игру.

Пять-шесть или семь настоящих солдат из плоти и крови корчатся на земле, крича от боли.

Люди мечутся с воплями, тут и там видны ярко-красные пятна.

«Это тоже плоды ваши принципов, президент де Зут», – глумится внутренний голос.

Матросы на «Фебе» уже перестали их дразнить.

– Посмотрите вниз!

Доктор показывает на крышу прямо под ними. Ядро пробило ее с одной стороны и вылетело с другой. Лестница, ведущая вниз, на площадь Флага, обрушилась до середины. Прямо у них на глазах крыша проваливается внутрь, в комнату верхнего этажа.

– Бедняга Фишер, – замечает Маринус. – Его новые друзья поломали все его игрушки. Слушайте, Домбуржец, вы продержались достаточно, и вашей чести не будет ущерба, если…

Раздается протяжный скрип, и лестница Дозорной башни рушится на землю.

– Что ж, – говорит Маринус, – можно, конечно, спрыгнуть в комнату Фишера… Наверное…

«Да чтоб мне провалиться, если сейчас побегу!»

Якоб наводит подзорную трубу на корабль и видит артиллеристов на шканцах.

– Доктор, каронады…

Он видит, как Пенхалигон направляет свою подзорную трубу на него.

«Будь ты проклят, смотри и учись! – думает Якоб. – Будешь знать голландских лавочников».

Похоже, какой-то английский офицер пытается урезонить капитана.

Тот не слушает. К жерлам самых смертоносных из всех корабельных пушек подносят бочонки.

– Картечь, доктор, – говорит Якоб. – Рискните лучше, прыгайте!

Он опускает подзорную трубу: толку нет смотреть дальше.

Маринус швыряет яблоком в «Феб».

– Cras Ingens Iterabimus Aequor[28].

Якоб представляет себе, как в них летит узкий конус железных обломков…

…пока достигнет Дозорной башни, станет футов сорок в ширину…

Острые железки вонзятся в одежду, в кожу, пробьют внутренности и выйдут наружу…

«Прекрати! – укоряет себя Якоб. – Нельзя, чтобы твои последние мысли были о смерти».

Он пытается проследить в обратную сторону извилистый путь, приведший к этой минуте…

Ворстенбос, Звардекроне, отец Анны, поцелуй Анны, Наполеон…

– Доктор, вы не против, если я прочитаю Двадцать третий псалом?

– Нет, если вы не против, чтобы я к вам присоединился, Якоб.

Они встают плечом к плечу, держась за скользкий от дождя поручень.

Сын пастора снимает шляпу Ари Гроте и обращается к Создателю:

– «Господь Пастырь мой, ничего не лишит Он меня».

Голос Маринуса – сдержанная виолончель, голос Якоба срывается и дрожит.

– «На нивах обильных поселил Он меня; душу мою обратил к добру…»

Закрыв глаза, Якоб воображает дядюшкину церковь.

– «…Наставил меня на стези правды во славу имени Своего».

Рядом – Гертье. Вот бы познакомить их с Орито…

– «Если и пойду я во мраке, грозящем смертью…»

…И свиток все еще у Якоба, и «прости меня, прости, прости…»

– «Не убоюсь зла, ибо Ты со мной. Жезл Твой и посох Твой…»

Якоб ждет взрыва и разрывающего тело удара.

– «…Были поддержкою мне. Сотворил Ты мне трапезу…»

Якоб ждет взрыва и раздирающего тело удара.

– «…пред лицом гонителей моих; помазал елеем главу мою…»

Голос Маринуса умолк – должно быть, его подвела память.

– «…И чаша Твоя напояет меня, и милость Твоя да сопутствует мне…»

Маринус сотрясается от тихого смеха.

Якоб открывает глаза и видит, что «Феб» поворачивает прочь.

Паруса обвисают и опять вздуваются, ловя влажный ветер…

* * *