Тысяча осеней Якоба де Зута

Якобу не спится в кровати управляющего ван Клефа. По вечной своей привычке составлять списки он мысленно составляет список причин, отчего не может сомкнуть глаз. Во-первых, блохи в кровати управляющего ван Клефа; во-вторых, праздничный напиток Барта под названием «Дэдзимский джин», названный так потому, что пахнет чем угодно, только не джином; в-третьих, устрицы, которых прислал градоправитель Сирояма; в-четвертых, представленный Коном Туми убийственный перечень ущерба, нанесенного имуществу Дэдзимы; в-пятых, назначенные на завтра встречи с Сироямой и чиновниками городской управы; и в-шестых, мысленная учетная запись о событии, которое история назовет Инцидент с «Фебом», и подведение итогов этого события. В графе «прибыль» – англичанам не удалось выманить ни черешка гвоздики у голландцев и ни крупинки камфоры у японцев. Еще два или три поколения об англо-японском договоре и помыслить будет невозможно. В графе «убытки»: на фактории остались всего восемь европейцев и горстка рабов, это настолько мало, что не назвать даже «костяком», и если до следующего лета не придет корабль – а он придет едва ли, если Ява в руках британцев и Объединенная Ост-Индская компания прекратила свое существование, – то придется брать займы у японцев, чтобы покрыть текущие расходы. Обрадуются ли японцы «давнему союзнику», когда он явится с протянутой рукой, особенно если будут считать, что голландцы отчасти виноваты в нападении «Феба»? Переводчик Хори принес известия о потерях в городе: шестеро солдат убиты на площади Эдо и еще шесть ранены; несколько горожан погибли при пожаре, когда ядро попало в кухню в округе Синмати. Переводчик намекнул, что политические последствия еще более значительны.

«Никогда не слышал о двадцатишестилетнем управляющем факторией…»

Якоб мечется в кровати, ворочаясь с боку на бок.

«…и о фактории, на которую сыпалось бы столько происшествий, как на Дэдзиму».

Он скучает по Высокому дому, но управляющий должен спать поблизости от сундуков с казной.

* * *

На следующее утро Якоба встречают у городской управы переводчик Гото и камергер Томинэ. Томинэ извиняется за то, что просит Якоба перед встречей с градоправителем выполнить неприятную процедуру: накануне вечером возле скалы Папенбург рыбаки выловили тело иностранного матроса. Мог бы управляющий де Зут осмотреть труп и сказать, не с «Феба» ли он?

Якоб не боится трупов. Он всегда помогал дяде на похоронах.

Камергер ведет его через внутренний двор к пустующему амбару.

Он произносит незнакомое Якобу слово; Гото поясняет:

– Место, где ждать мертвый труп.

«Морг», – понимает Якоб.

Гото просит Якоба научить его этому слову.

У входа стоит пожилой буддийский монах с ведром воды.

– Чтобы очистить, – объясняет Гото, – когда уходить… из морг.

В помещении одно маленькое окошко и пахнет смертью.

На носилках лежит молодой матрос-метис с тонкой косицей.

На нем только холщовые матросские брюки и татуировка в виде ящерицы.

От окна через открытую дверь тянет сквозняком.

Он шевелит волосы мертвеца, подчеркивая неподвижность тела.

При жизни эта серая кожа, наверное, отливала золотом.

– Какие вещи при нем нашли? – спрашивает Якоб по-японски.

Камергер снимает с полки поднос. На подносе лежит британский фартинг.

На лицевой стороне монеты надпись «GEORGIVS III REX»[29], на обратной – аллегорическое изображение Британии.

– Никаких сомнений, – говорит Якоб, – это был матрос с «Феба».

– Са[30], – откликается Томинэ. – Но англичанин ли он?

«На этот вопрос могут ответить только его матушка и Создатель», – думает Якоб, а вслух отвечает, обращаясь к Гото:

– Пожалуйста, скажите Томинэ-сама, что отец этого матроса, вероятно, был европейцем, а мать, скорее всего, негритянка. Я так предполагаю.

Камергер все еще не удовлетворен ответом.

– Но он англичанин?

Якоб переглядывается с Гото: от переводчиков часто хотят получить не только ответ, но и средства к его пониманию.

– Если бы у меня родился сын от японки, – спрашивает Якоб, – он был бы голландцем или японцем?

Томинэ невольно морщится от такого бестактного вопроса.

– Наполовину.

Якоб молча указывает на труп: «Вот так и он».

– Все же, – настаивает камергер, – что говорит управляющий де Зут: он англичанин?

Утреннюю тишину тревожит воркование голубей под карнизом.

Якобу страшно не хватает Огавы. Он спрашивает Гото по-голландски:

– Чего я не понимаю?

– Если иностранец – англичанин, – отвечает переводчик, – тело бросят в канава.

«Спасибо!» – думает Якоб.

– А иначе – похоронят на кладбище для иностранцев?

Умница Гото кивает:

– Управляющий де Зут говорить верно.

– Господин камергер! – Якоб обращается прямо к Томинэ. – Этот юноша – не англичанин. У него слишком темная кожа. Пусть его похоронят… – «По-христиански». – На кладбище на горе Инаса. Пожалуйста, положите с ним в могилу эту монету.

* * *

На середине коридора, ведущего к залу Последней хризантемы, имеется всегда пустой дворик, где у маленького пруда растет клен. Якоба и Гото просят подождать на веранде, пока камергер Томинэ переговорит с градоправителем.

Красные листья проплывают над чуть смазанным солнцем, пойманным в темной воде.