Тысяча осеней Якоба де Зута

– Задолго до того, как познакомиться с вами лично, я слышал, как почтительным шепотом передавали из уст в уста рассказы о мастерстве Эномото-сама в обращении с оружием.

– Люди вечно преувеличивают, но за долгие годы в самом деле пять человек приглашали меня быть кайсяку при их смерти. Я выполнял эту обязанность по всем правилам.

– Господин настоятель, ваше имя сразу пришло мне на ум. Только ваше, и никакое другое.

Сирояма опускает глаза – у Эномото за поясом нет меча.

– Он у послушника. – Настоятель кивает на молодого человека.

Завернутый в черную ткань меч лежит на квадратном куске алого бархата.

Рядом на столике – белый поднос, четыре черных чашки и красная тыквенная бутыль.

В сторонке, чтобы не бросалась в глаза, сложена белая простыня, достаточной величины, чтобы завернуть труп.

– Вы все еще хотите закончить начатое? – Эномото указывает на доску.

– Нужно что-то сделать перед смертью. – Градоправитель расправляет хаори у себя на коленях и обращает все внимание к игре. – Вы уже обдумали следующий ход?

Эномото ставит белый камень, грозящий восточному форпосту черных.

Осторожный щелчок игрального камня – словно стукнула тросточка слепца.

Сирояма, избегая риска, делает надежный ход – одновременно и мостик к северному скоплению белых, и защита от него же.

– Чтобы победить, – учил его отец, – нужно очиститься от желания победы.

Эномото обеспечивает безопасность своего северного войска, открыв глаз в его рядах.

Слепец движется резвее: щелк! – постукивает тросточка; щелк! – становится на место камень.

Через несколько ходов черное воинство Сироямы захватывает группу из шести белых пленников.

– Их время было заранее измерено, – замечает Эномото. – Они жили в долг, под огромные проценты.

Он размещает шпиона в глубоком тылу западного фронта черных.

Сирояма, не обращая на это внимания, начинает прокладывать дорогу между западным и центральным войсками.

Эномото ставит еще один непонятный камень – на юго-западе, где до сих пор ничего не происходило.

Два хода спустя дерзкому мосту Сироямы всего-навсего трех камней не хватает до завершения. «Он же не уступит мне без борьбы?»

Эномото ставит камень поблизости от своего западного шпиона…

…и Сирояма видит путевые станции черного кордона, идущего по дуге с юго-запада на северо-восток.

Если белые помешают черным войскам соединиться…

…«Моя империя, – понимает Сирояма, – распадется на три ничтожных княжества».

Занять еще два перекрестка – и мост будет построен. Сирояма забирает одну точку пересечения линий доски…

…а Эномото ставит белый камень на другую, переламывая ход битвы.

«Если я пойду так, он пойдет так; если я сюда, он туда; если я вот так…»

Но после пятого обмена ходами Сирояма забывает первый шаг цепочки.

«Го – это битва пророков, – думает он. – Побеждает тот, кто видит дальше».

Войско черных в жалком состоянии. Остается только надеяться на ошибку белых.

«Но Эномото, – градоправитель знает совершенно точно, – не совершает ошибок».

– Вы никогда не задумывались, – спрашивает Сирояма, – о том, что не мы играем в го – это го играет нами?

– У вашего превосходительства монашеский склад ума, – отвечает Эномото.

Они делают еще несколько ходов, но игра уже миновала наивысшую точку.

Сирояма незаметно подсчитывает, сколько у черных захваченных территорий и пленников.

Эномото замечает, проделывает такие же подсчеты для белых и ждет выводов противника.

По расчетам настоятеля, за белыми перевес в восемь очков. По расчетам Сироямы – в восемь с половиной.

– Это был поединок между моей дерзостью и вашей изощренностью, – говорит проигравший.

– Моя изощренность едва меня не сгубила, – вежливо отвечает Эномото.

Игроки убирают фишки в чаши.

– Пусть этот набор для игры в го достанется в наследство моему сыну, – приказывает Сирояма камергеру Томинэ.

* * *

Сирояма указывает на красную тыквенную бутыль:

– Благодарю, что припасли для нас сакэ, господин настоятель.

– Это я вас благодарю за то, что вы до последнего снисходительны к моим предосторожностям.

Сирояма ищет в интонациях Эномото хотя бы слабые следы насмешки, но не находит.

Послушник разливает напиток из тыквенной бутыли в четыре черные чашечки.

В Зале шестидесяти циновок тихо, как на заброшенном кладбище.

«Мои последние мгновения», – думает градоправитель, наблюдая за аккуратными действиями послушника.

Над столом, беспорядочно взмахивая крылышками, пролетает черная бабочка.

Послушник вручает чашечки сакэ: первую – градоправителю, затем – своему господину, третью – камергеру, – и с четвертой вновь усаживается на подушку.

Чтобы даже случайно не взглянуть на чашечку Томинэ или Эномото, Сирояма воображает, что из темных углов на него смотрят души безвинно пострадавших – сколько десятков, сколько сотен? Смотрят и жаждут мщения.

Он подносит чашечку к губам.

Говорит:

– Жизнь и смерть неразделимы.

Остальные повторяют за ним избитую фразу. Градоправитель закрывает глаза.

Глазурь из вулканического пепла, покрывающая чашечку из окрестностей вулкана Сакурадзима, кажется шершавой на губах.

Градоправитель перекатывает на языке спиртное с терпким вкусом…