Тысяча осеней Якоба де Зута

Иностранцам выделили участок в дальнем конце кладбища – там, где начинается лес, взбирающийся по горному склону. Якобу это напоминает ту часть кладбища, где хоронят самоубийц, возле дядюшкиной церкви в Домбурге. «Церковь моего покойного дядюшки», – поправляет он себя. Последнее письмо из дома прибыло на Дэдзиму три года назад, а Гертье написала его еще двумя года раньше. После смерти дядюшки сестра вышла замуж за школьного учителя из Враувенполдера – деревушки к востоку от Домбурга, где она обучает самых младших детишек. С тех пор как французы заняли Валхерен, жизнь стала трудной, признается Гертье. В большой церкви в Вере теперь казарма и конюшня для наполеоновских войск. Но муж, пишет Гертье, хороший человек, и они счастливее многих.

Во влажном утреннем тумане раздается призрачный зов кукушки.

В иностранной части кладбища собралась небольшая толпа под зонтиками. Процессия движется медленно, и Якоб успевает читать надписи на надгробиях; всего их здесь двенадцать или тринадцать дюжин. Насколько можно судить по журналам фактории, до Якоба сюда не ступала нога голландца. На самых старых камнях имена не разглядеть под инеем и лишайниками, но начиная с эры Гэнроку – 1690-е, высчитывает Якоб – надписи становятся разборчивее. Йонас Терпстра – возможно, фрисландец – умер в первый год эры Хоэй, в начале прошлого века. Клас Олдеваррис был призван к Господу в третий год эры Хоряку, в 1750-е; Абрахам ван Дуселар, земляк-зеландец, скончался в девятом году эры Анъэй, за два десятка лет до того, как «Шенандоа» прибыла в Нагасаки. Здесь же – могила молодого метиса, который упал с английского фрегата; Якоб окрестил его, мертвого, Джек Фартинг. Рядом похоронен Вейбо Герритсзон, умерший от «разрыва брюшной полости» в четвертом году эры Кёва, девять лет назад: Маринус подозревал лопнувший аппендикс, но выполнил данное Герритсзону обещание и не стал вскрывать его труп, чтобы подтвердить диагноз. Якоб хорошо помнит враждебность Герритсзона, а вот лицо стерлось из памяти.

Доктор Маринус добирается до своего последнего места назначения.

Надпись на надгробном камне, японскими и латинскими знаками, гласит: «ДОКТОР ЛУКАС МАРИНУС, ВРАЧ И БОТАНИК, УМЕР В 7-М ГОДУ ЭРЫ БУНКА». Монахи нараспев читают мантру. Гроб опускают в могилу. Якоб снимает шляпу из змеиной кожи и контрапунктом к языческому напеву читает про себя отрывки Сто сорок первого псалма.

– Сыплются кости наши в челюсти преисподней…

Семь дней назад Маринус был в полном здравии.

– …как будто землю рассекают и дробят нас. Но к Тебе, Господи, Господи, очи мои…

В среду он объявил, что в пятницу умрет.

– …На Тебя уповаю, не отринь души моей!

Сказал, что у него аневризма в мозгу, оттого все чувства притупились.

– Да направится молитва моя, как фимиам, пред лице Твое…

Он казался таким спокойным – и совсем здоровым, – когда составлял завещание.

– …Воздеяние рук моих – как жертва вечерняя.

Якоб ему не поверил, но в четверг доктор слег.

– Выходит дух его, сказано в Сто сорок шестом псалме, и он возвращается в землю свою…

Доктор шутил, что он, как змея, сбрасывает кожу.

– …В тот день исчезают все помышления его.

В пятницу днем он уснул и больше не проснулся.

Монахи закончили. Собравшиеся смотрят на управляющего факторией.

– Отец, – по-голландски говорит Юан, – ты можешь сказать несколько слов.

Старейшие академики стоят в середине, слева от них – пятнадцать бывших и нынешних студиозусов доктора, справа – несколько чиновников высокого ранга и просто любопытных, пара-тройка шпионов, монахи из храма и еще какие-то люди, Якоб не приглядывается.

– Прежде всего, – начинает он по-японски, – я должен от души поблагодарить вас всех…

Ветер дрожью пробегает по ветвям деревьев, и на зонтики шлепаются тяжелые капли.

– …за то, что, несмотря на сезон дождей, вы пришли попрощаться с нашим коллегой…

«Я почувствую, что он умер, – думает Якоб, – когда вернусь на Дэдзиму и захочу рассказать ему о храме на горе Инаса, а рассказывать будет некому…»

– …и проводить его в последний путь. Благодарю священников этого храма за то, что предоставили моему соотечественнику место для упокоения и разрешили мне сегодня присутствовать здесь. До своего последнего дня доктор делал то, что любил больше всего: учил и учился. Поэтому давайте помнить Лукаса Маринуса как…

Якоб замечает двух женщин, прячущихся под раскрытыми зонтиками.

Одна помладше – прислужница? Капюшон закрывает уши.

У старшей на голове платок, прикрывающий левую сторону лица…

Якоб забыл, что хотел сказать.

* * *

– Спасибо, что подождали меня, Аибагава-сэнсэй…

Нужно было сделать пожертвование на храм, обменяться любезностями с учеными, Якоб ужасно боялся, что она уйдет, и не меньше – что она останется.

«Ты здесь… – Он смотрит на нее. – Правда здесь, это правда ты».

– Очень эгоистично, – говорит она по-японски, – что я отнимаю время у такого занятого управляющего, с которым была знакома совсем недолго и так давно…

«Ты была удивительно разной, – думает Якоб, – но эгоистичной – никогда».

– …Но сын управляющего де Зута передал пожелание своего отца с такой…