Тысяча осеней Якоба де Зута

…Насыщенный аромат послевкусия нисколько не испорчен добавочной примесью.

Из темноты под закрытыми веками он слышит, как пьет верный Томинэ…

…однако Эномото и послушник не спешат последовать их примеру.

Сирояма ждет. Мгновения проходят одно за другим.

Градоправителя охватывает отчаяние. «Эномото знал, что сакэ отравлено».

Когда он откроет глаза, его встретит злая насмешка.

«Все планы, все ухищрения и страшная жертва Томинэ были напрасны».

Он подвел Орито, Огаву и де Зута и все безвинно погибшие души.

«Кто нас предал – тот, кто доставил Томинэ яд? Или аптекарь-китаец?

Попробую убить этого демона церемониальным мечом?»

Он открывает глаза, чтобы оценить шансы, и видит, что Эномото осушает свою чашечку…

…мгновением позже послушник тоже отнимает чашечку от губ.

Один удар сердца – и отчаяние сменяется несомненностью факта. «Через две минуты они поймут, а через четыре мы умрем».

– Камергер, будьте так добры, расстелите ткань. Вон там…

Эномото жестом останавливает его.

– Такую работу может выполнить и мой послушник.

Трое смотрят, как молодой человек разворачивает белое полотнище. Его предназначение – впитать кровь и завернуть мертвое тело, но сегодня оно послужит для того, чтобы отвлечь Эномото от истинного эндшпиля Сироямы, пока сакэ впитывается в кровь.

– Если угодно, – предлагает господин настоятель, – я прочту Мантру об искуплении?

– Мое искупление уже свершилось, – отвечает Сирояма, – насколько это возможно.

Эномото без дальнейших разговоров берется за меч:

– Господин градоправитель, вы желаете совершить полное харакири, с помощью кинжала танто, или это будет символическое прикосновение веером по новомодному обычаю?

Сирояма чувствует, как немеют кончики пальцев на руках и ногах. «Яд уже течет в наших жилах».

– Прежде, господин настоятель, я должен вам кое-что объяснить.

Эномото кладет меч плашмя себе на колени.

– Что именно?

– Причину, почему все мы через три минуты умрем.

Настоятель вглядывается в лицо Сироямы, желая убедиться, что ослышался.

Вышколенный послушник вскакивает и, пригибаясь, осматривает безмолвный зал – ищет, где затаилась угроза.

– Темные чувства, – снисходительно замечает Эномото, – могут омрачить душу в подобные моменты, но ради своего посмертного имени, градоправитель, вам следует…

– Молчать, когда градоправитель произносит приговор! – Камергер с перебитым носом говорит сейчас со всей уверенностью своей высокой должности.

Эномото моргает.

– Обращаться ко мне подобным образом…

– Господин настоятель Эномото-но-ками! – Сирояма знает, как мало времени им осталось. – Даймё княжества Кёга, верховный жрец храма на горе Сирануи! Властью, данной мне сёгуном, объявляю вас виновным в убийстве шестидесяти трех женщин, похороненных за постоялым двором «Харубаяси» на дороге к морю Ариакэ, в похищении монахинь, которых вы удерживаете в монастыре на горе Сирануи, и в регулярном противоестественном умерщвлении младенцев, рожденных этими женщинами от вас и ваших монахов. За эти преступления вы заплатите своей жизнью.

Издалека доносится приглушенный стук копыт.

– Печально видеть, – бесстрастно говорит Эномото, – что некогда высокий ум…

– Вы отрицаете справедливость обвинений? Или считаете, что возмездие не должно вас коснуться?

– Ваши вопросы постыдны, ваши обвинения презренны. А предполагать, будто вы, опозоренный чиновник, могли бы наказать меня – меня! – такое непомерное самомнение, что просто дух захватывает. Я не желаю длить эту недостойную сцену. Послушник, мы уходим…

– Почему в такой жаркий день у вас мерзнут руки и ноги?

Эномото презрительно кривит рот, но вдруг замирает и, сдвинув брови, смотрит на красную тыквенную бутыль.

– Учитель, я с нее глаз не спускал! – уверяет послушник. – Туда ничего не добавляли.

– Сначала, – говорит Сирояма, – я изложу вам свои резоны. Два или три года назад моих ушей достигли слухи о том, что кто-то прячет трупы в бамбуковой рощице за постоялым двором «Харубаяси». Я не прислушался – слухи не доказательства, ваши друзья в Эдо более влиятельны, чем мои, да и никого не касается, что происходит на заднем дворе даймё. Но когда вы забрали к себе ту самую акушерку, которая спасла жизнь моей наложнице и моему сыну, я не мог не заинтересоваться монастырем на горе Сирануи. Властитель провинции Хидзэн предоставил мне шпиона, и тот рассказал жуткие истории о том, что случается с монахинями, когда они покидают ваш монастырь. Вскоре шпион был убит, и это только подтвердило его рассказ, а потому, когда мне в руки попал некий свиток в футляре из древесины кизила…

– Послушник Дзирицу – змея, обратившаяся против ордена!

– А Огаву Удзаэмона, конечно, убили разбойники в горах?

– Огава был шпион и гнусный пес и умер как шпион и гнусный пес! – Эномото встает и, покачнувшись, падает, злобно рыча. – Что вы мне… что…