Тысяча осеней Якоба де Зута

– И как мы только раньше без тебя справлялись, – хмыкает Кагэро.

– Все равно пол нужно было помыть. – Яёи помогает Орито вытереть разлитую лужу.

Когда вода согревается, Яёи погружает в нее одеяла и ночную одежду, помешивая в котле палкой. Орито деревянными щипцами переносит мокрые, тяжелые вещи на сушильный пресс – наклонный стол с крышкой на петлях, которую Кагэро закрывает, чтобы отжать лишнюю воду. Потом развешивает еще сырые вещи на бамбуковых шестах. Садаиэ через кухонную дверь рассказывает Яёи, что ей снилось нынче ночью.

– Слышу – в ворота стучат. Я вышла из кельи… Было лето, а вроде и не лето, и не поймешь, ночь или день… В Доме ни души. А там все стучат, я и спросила: «Кто?» И вдруг мужской голос отвечает: «Это я, Иваи».

– У сестры Садаиэ забрали ее первый Дар, – объясняет для Орито Яёи. – В прошлом году.

– Родился в пятый день Пятого месяца, – говорит Садаиэ. – Праздник мальчиков.

Женщины невольно вспоминают развевающихся по ветру бумажных карпов, невинное веселье…

– Поэтому настоятель Гэнму, – продолжает Садаиэ, – назвал его Иваи – «поздравление».

– Его усыновила семья пивовара в Такамацу, – говорит Яёи. – По фамилии Такаиси.

Орито окутывают клубы пара.

– Да, я об этом слышала.

Асагао напоминает:

– Сестра, ты гофорила фро сфой сон…

– Так вот… – Садаиэ отскребает от днища котла корочку пригоревшего риса, – я удивилась – как быстро Иваи вырос. Боялась, вдруг его накажут за то, что нарушил правило, вернулся на гору Сирануи. Но… – она косится в сторону Молельной и понижает голос, – я все-таки отодвинула засов на Внутренних воротах.

– Фолучается, – перебивает Асагао, – засоф фыл изнутри Фнутренних форот?

– Да, точно. А я и не подумала тогда. Значит, открылись ворота…

Яёи нетерпеливо вскрикивает:

– Сестра, что ты увидела?

– Сухие листья. Не Дар, не Иваи, только сухие листья. Ветер их сразу унес.

– Ох! – Кагэро всем весом налегает на ручку пресса. – Не к добру это!

Садаиэ пугается ее уверенности.

– Ты правда так думаешь, сестра?

– Твой Дар превратился в сухие листья, что ж тут хорошего?

– Сестра Кагэро! – Яёи мешает в лохани. – Ты расстраиваешь Садаиэ.

– Просто говорю правду. – Кагэро отжимает воду. – По своему разумению.

– А скажи, – спрашивает Асагао, – ты не могла узнать фо голосу, кто ефо отец?

– Конечно! – вскидывается Яёи. – В твоем сне – подсказка, кто отец Иваи.

Даже Кагэро заинтересовалась:

– Кто из монахов были твоими Дарителями?

В прачечную входит ключница Сацуки со свежим ящиком мыльных орешков.

* * *

Великолепный закат окрашивает Лысый пик, исчерченный снеговыми прожилками, в густо-розовый цвет оттенка рыбьей крови, а вечерняя звезда кажется колючей, словно иголка. Из кухни сочится дым и запахи готовящейся еды. У сестер, за исключением двух дежурных на эту неделю кухарок, свободное время – можно заниматься, чем захочешь, пока перед ужином не явится мастер Судзаку. Орито отправляется ходить по галерее, круг за кругом против часовой стрелки, чтобы хоть как-то отвлечься – организм неистово требует Утешения. Несколько сестер собрались в Длинном зале, помогают друг другу белить лица и чернить зубы. Яёи отдыхает у себя в келье. Слепая сестра Минори обучает Садаиэ играть на лютне кото мелодию «Восемь миль через горный перевал». Умэгаэ, Хасихимэ и Кагэро тоже совершают променад по галереям, только по часовой стрелке. Орито каждый раз вынуждена отступать в сторону, чтобы разминуться. В тысячный раз Орито горько жалеет, что у нее здесь нет письменных принадлежностей. Переписка с внешним миром запрещена, и все свои записи она бы сразу сжигала, чтобы не попались на глаза посторонним. «Но кисточка для туши, – думает Орито, – это отмычка к разуму заключенного». Настоятельница Идзу обещала, что она получит письменный прибор, как только подтвердится ее первое Одарение.

«Разве смогу я это вынести, – содрогается Орито, – и как потом жить дальше?»

На следующем круге Лысый пик уже не розовый, он снова стал серым.

Орито думает о том, что двенадцать женщин в Сестринском доме как-то терпят.

Она вспоминает предыдущую Новую сестру, которая повесилась.

– Венера, – объяснял ей когда-то отец, – ходит по небу по часовой стрелке. Все ее братья и сестры, другие планеты, движутся вокруг Солнца против часовой стрелки…

…Но издевательские «если бы» прогоняют воспоминания об отце.

Умэгаэ, Хасихимэ и Кагэро – словно движущаяся стена из пухлых стеганых кимоно.

«Если бы Эномото не увидел меня и не захотел включить в свою коллекцию…»

Орито слышит, как стучат ножи в кухне.

«Если бы мачеха была добросердечной женщиной, какой притворялась прежде…»

Орито прижимается к деревянным ставням, пропуская других сестер.

«Если бы Эномото не поручился за отца перед заимодавцами…»

– Некоторые получили такое изящное воспитание, – замечает Кагэро, – что думают, будто рис растет на деревьях.

«Или если бы Якоб де Зут знал, что я приходила к воротам Дэдзимы в тот последний день…»

Три женщины проплывают мимо, волоча подолы по дощатому настилу.

Стая гусей в небе образует голландскую букву «V»; в лесу кричит обезьяна.