У Элли опять неприятности

Секундочку, я немного выпала из обоймы. Пропустила пару страниц. Откуда взялся Рис?

— Кто такой Рис? — спросила я и поглядела на Люси в поисках поддержки.

Она возвела глаза к небу, явно зная, что последует за моим вопросом.

— Он великолепен! — просуфлировала Люси, изображая свою сестру, с обожанием взирающую на Риса.

— Он великолепен! — сентиментально вздохнула Виктория.

— Думаю, я люблю его! — продолжила Люси, засовывая два пальца в рот и притворяясь, что ее тошнит.

— Думаю, я люблю его, — счастливо улыбнулась Виктория без малейших признаков тошноты.

— А-а. Ну хорошо. Это чудесно, — сказала я, стараясь, чтобы в моем голосе звучало восхищение — немного больше восхищения, чем в прошлый раз, по поводу Даррена, а до него — из-за Адама, появившегося вскоре после Натана, который заменил на посту номер один Бена и Лайама.

— Рис точно мой суженый, — мечтательно проговорила Виктория.

— Она опять читала «Журнал для невест», — наябедничала Люси.

— Прелестно, — пробормотала я.

На самом деле я не слишком беспокоилась. Даже если Виктория назначит дату свадьбы, к этому моменту Риса наверняка заменит кто-нибудь, более подходящий на роль единственного и неповторимого.

— Ты поняла насчет папы, как только познакомилась с ним? — спросила Люси, когда мы примеряли брюки в «Нью гланс».

— Что именно?

— Ну, что он… ты понимаешь… суженый.

— Как Рис, — пояснила Виктория с мечтательной улыбкой.

Я присела на маленький стульчик в примерочной, так и не натянув до конца штаны цвета хаки в милитари-стиле.

— Не знаю, о чем я тогда думала, — сказала я, внезапно почувствовав себя усталой и измученной и вспомнив о том ужасе, который я испытала предыдущим вечером, когда поняла, что никогда в жизни не была влюблена в него.

Но я же не могла сказать об этом девочкам. — Мы познакомились, когда были еще детьми, помните?

— Да-а. Любовь с детства, — радостно сказала Люси.

«Любовь-морковь, — сказал гадкий голосок у меня в голове. — Ты гуляла с ним только потому, что никто другой тебе особо не нравился. Ты вышла за него замуж только потому, что все этого ждали. Ты оставалась с ним только потому, что это было безопасно, надежно, нормально и удобно…»

— У тебя никогда не было сомнений, мам? — настаивала Виктория. — Неужели тебе никогда не нравился никто другой? Неужели ты никогда не смотрела на другого мужчину и не думала: «Бог мой, я бы не возражала, если бы он…»

— Нет, — отрезала я, глядя в пол, на свои голые ноги, торчащие из слишком тесных военных штанов, как сосиски, которые вылезли из шкурки. — Нет, по большому счету никогда. Никогда я ни на кого не смотрела.

«Нет, но если бы ты все-таки посмотрела? — снова влез гадкий голосок с обескураживающей решительностью. — Если бы посмотрела на кого-нибудь другого, на кого-нибудь, похожего на Джеймса, а? Что тогда? Если бы ты встретила кого-нибудь с такими глазами, с такой улыбкой, с такой манерой разговаривать, что сразу хочется есть у него с рук и чуть ли не срывать с себя одежды, как только он к тебе прикоснется? Хочешь сказать, ты хранила бы верность старому доброму Полу? Ты бы проигнорировала этот гормональный вихрь, стала бы искать другой путь и думать о своем браке… о своем прекрасном, надежном, стабильном… скучном браке? Ответь мне на этот вопрос сейчас, если сможешь, если осмелишься, когда ты еще ощущаешь тепло Джеймса, и скажи: неужели ты до сих пор так и не поняла, что произошло между Полом и Линнетт?»

Я вскочила со стула и чуть не упала, торопясь вытащить ноги из штанин.

Я думаю, гадким голоскам, которые начинают звучать в головах у людей, лучше всего велеть заткнуться.

— Ничего не подходит, — сказала я девочкам, когда перемерила уже чуть ли не все штаны в Труро. — Что же это делается? Может, размеры изменились?

Повисло неловкое молчание. Люси сжимала свой пакет с множеством крошечных летних топиков пастельных тонов и что-то тихонько мурлыкала себе под нос. Виктория притворялась, что рассматривает обувь в витрине.

— Что? — потребовала я ответа у собственного отражения в витрине.

Я смотрела, как отражение Виктории повернулось к моему, поглядело на него, словно взвешивая, не сказать ли что-нибудь, а потом снова отвернулось к обуви. В этот момент я поняла ужасную истину. Не было смысла скрывать и притворяться. Ничего хорошего в том, что все так добры ко мне в день моего рождения, моего пятидесятого дня рождения, моего полувекового юбилея. Факты говорили сами за себя. Зеркало никогда не лжет.

— Я растолстела, да?

— Ну, может быть, чуть-чуть, — признала Виктория.

— Не так уж сильно, — добавила Люси.

Я была огромна. Я была настоящей великаншей, гигантской женщиной со свисающим отовсюду жиром. Мои руки и ноги весили столько, что я едва могла поднять их. Лицо расплылось во всех направлениях. Шея была дряблой, живот отвис, а зад колыхался, словно два гигантских куска желе. Как я могла не заметить этого раньше? О, какой позор! Как я могла лечь в постель с самым восхитительным человеком вселенной; как он мог вынести вид этой отвратительной плоти? Как он мог дотрагиваться до меня?

Кто же он после этого? Извращенец? Фетишист, обожающий жир?