Читаем У капцюрох ГПУ полностью

Мiнула колькi дзён. Iзноў у маёй камары зьявiлiся дзьве постацi, выглядам сваiм непадобныя да iншых. Гэта былi: ксёндз В. Д., якога прывезьлi з карнага лягеру ў Сiбiры, i 70-гадовы стары К. В. - з выгнаньня. Апошнi мае дачку ў Коўнi.

Iзноў пачалiся здагадкi й дапушчэньнi што да нашае будучынi. I зноў думка аб магчымасьцi абмену разьбiвалася аб тую акалiчнасьць, што В. мае сям'ю ў Коўнi.

Што за лiха? Абдумвалi мы нашае палажэньне безьлiч разоў i не маглi затрымацца на нечым пэўным.

Голад нам страшэнна дакучаў. Каб крыху палепшыць нашую ежу, мы з ксяндзом Д. папрасiлiся за паслугачоў на калiдоры.

Мы насiлi з кухнi бочку з абедам для вязьняў, раздавалi кашу, мылi сходы, калiдор i сутачкi. За гэта мелi павялiчаны "паёк".

Раптам - праз пару дзён - i Д. з В. перавялi на iншы калiдор. I зноў застаўся я адзiн iзь пераменным усьцяж натоўпам усё новых уцекачоў*.

* Нешта праз месяц пасьля звароту ў Польшчу, у канцы кастрычнiка, я даведаўся з газэтаў, што ксяндзы, зь якiмi я сядзеў разам у Бутырках i снаваў здагадкi аб нашым лёсе, былi вымененыя ў Лiтву i туды прыехалi. Значыць, не памылялiся тады ў сваiх здагадках.

Неспадзяванкi

4-га верасьня, калi я быў заняты мыцьцём калiдораў, адарваў мяне ад работы старшы наглядач. Прыйшоў ён разам iз цырульнiкам. Пасадзiлi мяне на ўслончык i агалiлi.

Мяне вельмi зьдзiвiлi гэтыя захады каля мае асобы, бо ў "перасыльнай" камары, дзе людзi сядзелi толькi часова й адсылалiся далей, ня было звычаю галiць вязьняў.

Ад гэтага мамэнту падзеi надыходзiлi адна па аднэй з надзвычайнай хуткасьцяй. Праз поўгадзiны пасьля галеньня мяне павялi ў лазьню, дзе далi новае нацелiва замест старога, не зьмянянага ўжо шэсць тыдняў. Ледзь пасьпеў я вярнуцца ў камару, дзе пачаў апавядаць таварышом аб маiх дзiўных прыгодах, як расчынiлiся дзьверы, i мяне выклiкалi з рэчамi на калiдор. Стуль павялi ў другое крыло вастрогу i пасадзiлi ў вадзiночнай камары, дзе далi добрую мiску кашы, чайнiк з гарбатай, дзесяць папярос, чыстую пасьцель, падушку.

За гэтулькi гадоў першы раз раскашаваўся я адзiноцтвам. Закурыўшы папяроску, пачаў разважаць аб маiм новым палажэньнi. Адно з двух: або мая справа вельмi благая, або - вельмi добрая. Або абходзяцца тут са мной гэтак, як iз "важным" злачынцам, або...

Гэтае другое дапушчэньне не хацела зьмясьцiцца ў маёй галаве. Пасьля гэтулькiх расчараваньняў, не хацелася мець новага.

Але на разважаньнi я меў мала часу. Дзьверы расчынiлiся, i мяне павялi на нiжнi калiдор, дзе чакаў на мяне нейкi агент ГПУ.

- Цi ня маеце лепшай вопраткi? - ветлiва запытаўся ён у мяне, паглядзеўшы на мае лахманы.

Я адказаў, што ня маю.

- Паедзем зараз да раднiка польскага пасольства... Вас выменьваюць у Польшчу...

Ад непамернасьцi шчасьця дыханьне сьперлася ў мяне ў грудзёх. У ваччу ўсё закружылася. Я абапёрся аб сьцяну, каб ня страцiць раўнавагi. Нэрвовая сударга сьцiснула мяне за горла.

- Вось шкада... - замармытаў я хрыплым голасам.

- Чаго шкада? - зьдзiвiўся гепiсты.

- Шкада, што ўжо ня здолею прымаць удзел у сацыялiстычным будаўнiцтве..,

Гепiст скасурыўся на мяне. Iронiя была лiшне выразная...

Да мяжы

Назаўтра ў вадкрытым аўтамабiлi - у кампанii з савецкiм афiцэрам i жаўнерам - ехаў я на вагзал. Мы вырушылi - да мяжы...

А ўсё-ж у вагоне пiльнавалi мяне гэтак старанна, як быццам я ехаў не на волю, а назад на Салоўкi, i была небясьпека, што спрабую ўцякаць. Нават у патрэбнае месца я ня мог пайсьцi без канвою...

Шпарка iмчыцца цягнiк, а мне здаецца, што ён цягнецца надта памалу.

Нарэшце - Менск.

Выходзiм iз вагону.

Да адыходу цягнiка маем каля дзьвюх гадзiн. Мяне вядуць у памешканьне чыгуначнага ГПУ. Кажуць, што я буду бачыцца з маёй маткаю, якая жыве ў Менску. Запраўды, праз мамэнт расчыняюцца дзьверы i ўваходзiць, дрыжучы ад узварушаньня, старэнькая. Далi нам толькi паўгадзiны на гутарку. Разьвiтваючыся, аддаю матцы каля кiлёграму чорнага хлеба, якi мне далi на дарогу ў Бутырках. Рукi ў маткi трасуцца.

- Сынок мой! Гэткi багаты дар!.. Мы ўжо даўно ня мелi гэтулькi хлеба! Але, можа, табе прыпатрэбiцца?

- Будзь спакойная, мацi... Мне гэты хлеб ужо не прыпатрэбiцца...

Едзем далей. Коласава - мяжа.

Мяне ўводзяць у памешканьне прымежнага ГПУ. Савецкi жаўнер нi на крок ад мяне не адступае. На мамэнт затрымаўся нейкi пасажырскi цягнiк. Мы ўсе чакаем. Прайшлi яшчэ два таварныя. Чакаем. Прайшло больш за дзьве гадзiны. Пачынае сутунець...

Калi-ж нарэшце?!

Аглядаю паразвешаныя на сьценках "лёзунгi" i партрэты "вождей". Хутка ўжо разьвiтаюся з вамi - хiба што назаўсёды...

Iдзе нейкi цягнiк...

- Не, гэта вецер гудзець,-адказвае мой вартаўнiк-жаўнер.

Раптам убягаець афiцэр, якi вёз мяне з Масквы.

- Собирайтесь с вещами!

Апошнi раз чую гэтую каманду, якую гэтулькi разоў даводзiлася чуць па вастрогах. Хапаю свае клункi i йду на пэрон.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии