Читаем У карнавалі історії. Свідчення полностью

Побачень і книжок, на які так чекав — уже не хочеться. Навіть більше — страх перед ними: раптом дружина знову побачить судоми від галоперидолу (а таке вже було), почне смикати, розповідати про нові арешти. Соромно перед нею за апатію, за сонливість. І болісним стає побачення — особливо тяжко перед дітьми. Штучно всміхаюсь, намагаюся жартувати.

Не залишається ніякої волі до життя, до боротьби.

Лише одне: не забути, що тут бачив, не озлобитись і не здатись.

Коли Таня переказувала те, що за мене борються Емнесті, Комітет математиків, українські організації, я був певен, що нічого не допоможе, але радісно було, що все-таки хоч якось беру участь в боротьбі. Одного разу Таня передала ананас в цукрі з Нью-Йорку. Його передавали по психушці як символ вільного світу. Зустрівся з ними в Нью-Йорку. Мила українська родина, прочитали в книзі про свої ананаси і прийшли на мітинг.

А навколо все те саме.

Ніч напередодні нового, 1976 року. Санітар грубо скидає з хворого ковдру — той перерізав собі горло. Нас всіх виганяють у туалет. Цілу ніч над ним ворожать лікарі. Врятували! А потім його б’ють санітари…

Під час показу кінофільму (на цю гидоту я ніколи не ходив) один із хворих десь роздобутим цвяхом б’є по голові іншого. Я кличу санітарів. Рятують і б’ють обох.

Один старий назвав Ніну Миколаївну гестапівкою. Йому одразу ж — великі дози сірки. Він хрипить, завиває, кричить від болю (спати не можна)!

— Леоніде Івановичу! Я не помру?

Я сердито:

— Ні, від сірки не вмирають!

— Хлопці, я вмру?

— Заткнись, не вмреш!

Одного разу він, знавіснівши від болю, вибив шибки і спробував перерізати собі горло. Вгамували, побили.

На третій день хтось помітив, що обличчя в нього посиніло. Кличуть медсестру. Та міряє пульс, кличе лікаря. Збираються лікарі. Починають переливати кров, дають кисневі подушки. За три дні відкачали.

Коли призначали сірку, та ще й у великих дозах, не перевірили протипоказань…

Закріплений лікар, Людмила Олексіївна Любарська, краща за Ніну Миколаївну. Вона не садистка, а просто дурепа. Вона щиро вірить, що людина, яка відмовилась від кар’єри, поставила під загрозу себе й родину, математик, що зайнявся політикою (хай нею політики займаються!), — ненормальний. І з позицій своєї нормалі-моралі вона й допитує мене.

— Напішитє покаяніє, пєрєстаньте пісать пісьма друзьям-антісовєтчікам, скажитє жєнє, штоб ана пєрєстала скандаліть.

З того, як вона говорила про дружину, видно, що головний-таки псих і ворог — вона, а не я. Бояться Тані настільки, що порушують навіть розпорядження не пускати на побачення дітей молодших за 16 років.

Людмила Олексіївна декілька разів просила урезонити дружину: а то і її посадять, і дітей заберуть.

Я намагався було «урезонити» Таню, але розумів, що по-дурному це виглядає: вона робить усе, що може, аби витягнути мене, а я їй заважаю вмовлянням діяти якомога тихіше. Врешті-решт махнув рукою — їй видніше.

Приїжджала мати. Дуже переживала через те, що я повірив цим падлюкам, начебто вона писала в ДБ про те, що у мене бувають дивацтва. Нарешті мама зрозуміла, що таке радянська влада. Ніколи вона не вірила моїм розповідям про життя й методи радянської буржуазії.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное