У последней черты

Анжела. У нее сейчас самый прекрасный возраст — двадцать один год, полна энергии, веселая. Уже почти год замужем, но так и осталась «папиной дочкой». Они всегда находили общий язык, но после гибели Дженни десять лет назад стали просто неразлучны. Крис услышал, как она всхлипывает, а Сью утешает ее.

— Пожалуйста, поправляйся скорее! Ты же самый лучший папа на свете. Когда тебя выпишут, я приготовлю твое любимое жаркое. Помнишь, ты говорил, что у меня вкуснее всех получается? И булочки испеку, и в теннис будем играть, и ты выиграешь, честное слово! Папочка...

Крис почувствовал, что гс^лова дочери опустилась ему на грудь, а потом отпрянула, боясь затруднить ему дыхание. Солнышко мое, не бойся, наоборот, мне хорошо, Kozda ты так близко. К своему разочарованию, Крис не услышал своего голоса. Жаль, значит, Анжела не положит свою милую головку обратно. Несколько минут было тихо, потом заговорила Сью:

— Крис, я провожу Анжелу и скоро вернусь с маленьким Крисом. Нам не разрешают здесь втроем находиться. Анжела придет еще.

До свидания, папочка! Я еще приду к тебе, — в голосе дочери слышались надежда и боль.

До свидания, солнышко мое. Мы еще встретимся рано или поздно.

Тишина стала пустой и тяжелой. Сейчас ничего не мешало ему, и он начал осторожно продвигаться к дальнему концу тоннеля. Слова Анжелы убедили его было остаться в этом мире — не ради себя, а ради нее, ради семьи. Тот, дальний, иной мир тянул его все сильнее, и если бы дело было только в нем самом, он, не раздумывая, покорился бы воле волн. В самом деле, это было как выбирать между солнечным океанским побережьем и мрачным затхлым болотом. В то же время Крис знал, что конечное решение остается не за ним и не за его близкими, а за Кем-то Другим. Это радовало его. Он не сомневался, что Другой знает единственно правильный выход.

Знакомый мальчишеский голос вернул Криса к началу тоннеля. Как прекрасны голоса любимых людей! У Сью и Анжелы высокие и нежные, у маленького Криса тонкий, как у всех детей, но в то же время сразу слышно, что говорит мальчик. В какой-то момент Крис подумал, что этот ангельский голосок слышится из дальнего конца тоннеля, из мира иного, настолько он был чистый. Нет, не может быть. Он прислушался к словам ребенка.

— Папа, привет. Мама сказала, что неизвестно, слышишь ты или нет, но надо говорить, будто ты слышишь. Можно, я так буду говорить?

Крис улыбнулся, надеясь, что улыбка отразится на губах. Конечно, можно, сынок. Его слова так и остались мыслями. Он воспринял это уже без раздражения, примирившись с утратой мостика между мыслями и речью.

— Я был в гостях у Мартина, и мы смотрели футбол, а мама позвонила из больницы, прямо после матча, и сказала, что ты попал в аварию. Тетя Диана отвезла меня в больницу. Она не знала, куда поставить машину—то ли у главного входа, то ли у знака, где скорая помощь нарисована, и сказала, что ей влетит, если она оставит машину, где не надо, и еще машину могут забрать полицейские. А потом она сказала: «Блин, надоело все, ставлю здесь». А на самом деле она сказала не «блин», а другое слово, но мама говорит, что такие слова говорить нельзя. А тетя Диана раньше никогда не говорила такие слова, а мама сказала, что она просто нервничала. А Мартин не нервничает, а все равно это слово иногда говорит. А еще мама сказала, что ты не успел досмотреть второй тайм из-за аварии, я тебе могу рассказать, как наши сыграли. Хочешь?

Расскажи, сынок, конечно. Крису было безразлично, как закончилась игра, но ему было приятно слушать этот невнятный, но такой любимый голос. Так усталый путник в жаркий день приникает к источнику влаги, не задумываясь, откуда течет вода. Маленький Крис щебетал без умолку, удерживая отца у входа в тоннель. Его речь прервал доброжелательный и немного знакомый голос: «Больному нужен покой. Попозже вы сможете опять увидеть его». Не прогоняйте их! Они - мой единственный, покой. Крис прокричал это, но никто не услышал.

Он остался один. Крис не знал, сколько это продолжалось, потому что болтался между временем и безвременьем. Странное чувство, но не неприятное. Ожидание чего-то радостного наполнило его с новой силой — из дальнего конца тоннеля слышалась музыка, пение, оживленные разговоры, смех. Удивительный смех. Не хохот после удачного анекдота, позволяющий на миг оторваться

от забот и тревог, а искренний смех без границ и пределов, не омраченный печалями бытия. Люди всегда восхищались тем, как Крис смеется, но здесь было другое: нечто очаровывающее, притягивающее, завораживающее. Он ускорил шаги, устремившись к дальнему концу тоннеля. Ему хотелось скорее добежать до него, с разбега окунуться в тот мир, забыться в блаженстве.