У птенцов подрастают крылья

В столовую вошел больничный сторож Дмитрий и подтвердил, что он сам вот только-только видел большевиков.

— Целый, можно сказать, ихний отряд. Все на конях, будто драгуны, только амуниция поплоше, кто в чем: кто в полушубке, а кто в пальте. Но все, можно сказать, при оружии. У каждого винтовочка. Честь по чести. Впереди, значит, ихней командир. Ну, тот как есть военный начальник. Полушубок на ём, через плечо леворверт перевешан. На голове папаха серая, и лошадка тоже серая, что надо. Едет, все кругом взором оглядывает. Так глазами в каждый переулок, закоулок и тычет, видно, неприятеля высматривает. Только иде он у нас, неприятель-то, откелева ему взяться?!

— Куда же они поехали? — спросила мама.

— Униз, по шоссейке направление взяли. Напрямик, униз, к реке, значит, мимо самой больницы проследовали. Я о ту пору снег от амбулатории отгребал. Слышу, ребята по суседству заорали: «Едут, едут!» Я, как глянул, так и сомлел. Гляжу на них и в чувствие никак не приду. Впереди-то сам главный на сером коне, а позади отряда двое саней, какое-то имущество складено и торчит что-то. Тут солдатик один, раненый, из больницы вышел, глянул на санки, где торчок-то, говорит: «Беспременно пулемет». Так они всем отрядом вниз по шоссейке и проследовали.

— Может, мимо проедут, — сказала мама. — Что им у нас, в Черни-то, делать? Может, прямо во Мценск или Орел поехали.

— Да подожди ты! — остановил Михалыч. — Кто куда поехал, еще неизвестно. Что за люди?.. Может, воинская часть какая?

— Да что вы! — даже замахал руками Дмитрий. — Какая ж там воинская часть! Я, чай, сам служил, сам знаю: военные — те по форме одеты, в шинели, в шапки. А эти — кто в полушубке, кто в пальте, — какая там военная часть?! Известно, большевики, они и есть.

Новое, необычное началось со следующего дня. С самого утра по городу разлетелась весть, что в десять часов на Соборной площади будет митинг. Чернские жители, некоторые хоть и не без опаски, но все валом повалили туда.

Мама ни за что не хотела пускать меня и Сережу. По разве можно пропустить такое событие? Наконец в защиту нас вступился сам Михалыч. Он сказал, что тоже пойдет на митинг, и обещал маме ни на шаг нас от себя не отпускать.

— Ну как еще стрелять начнут… — робко говорила мама.

— Кто стрелять, в кого стрелять?! — возмутился наконец Михалыч. — Да ты понимаешь, что такое «митинг»? Ну, это значит собрание, приветствие, объяснение… Какая же там стрельба, почему?

— А если поссорятся, не поладят? Вот и начнут палить друг в друга, — робела мама.

— «Друг в друга»! — развел руками Михалыч. — Что ж, по-твоему, церковный староста Иван Андреевич с колокольни выпалит или Михаил Ефремович булками вместо гранат бросать начнет? Слушать стыдно!

Этими доводами мама была окончательно разбита. И отпустила нас под присмотром Михалыча.

Мы пришли на знакомую Соборную площадь. Посреди белел сколоченный из досок небольшой помост — трибуна. Вокруг стояли с винтовками прибывшие вчера новые для нас люди. Назвать их военными было трудно: только некоторые были одеты в солдатские шинели, а остальные действительно, как сказал вчера сторож Дмитрий, кто во что: и в полушубки, и в пальто, и в короткие ватные куртки…

И все-таки это были военные: у каждого в руках винтовка, а у некоторых через плечо на ремешке кобура от револьвера.

Мы кое-как протискались поближе к трибуне. Митинг еще не начался, ждали самого главного.

А вот и он. Пробираясь через толпу, он, не торопясь, прошел мимо нас. Какое счастье! Я смог его разглядеть вот так же хорошо, как, например, стоявшего рядом Сережу или Михалыча. Командир Неделин был именно такой, каким я всегда представлял себе настоящего командира. Огромного роста, статный, бравый, чем-то похожий не то на Петра Великого, не то на легендарного героя войны казака Козьму Крючкова. И одет он был очень здорово: в короткий кожаный полушубок, перетянутый ремнем. Серая папаха лихо сбита на затылок. Спереди из-под нее выбивается прядь вьющихся темных волос. Вот именно таким и должен быть командир боевого отряда.

Он легко вбежал на помост, огляделся и крикнул громко, на всю площадь:

— Здравствуйте, товарищи! Объявляю митинг открытым!

Огромная толпа, до этой минуты шумевшая как на базаре, вдруг замерла.

Я не спускал глаз с командира. Теперь, стоя на помосте, он казался еще огромнее, еще красивее в своей серой папахе, с вьющимся надо лбом чубом темных волос.

Он говорил о том, что по всей стране власть переходит к Советам рабочих и солдатских депутатов, что во главе нового правительства стоит великий вождь всех трудящихся — Владимир Ильич Ленин, что правительство ставит своей первейшей задачей как можно скорее кончить войну, что все помещичьи, монастырские, церковные земли без всякого выкупа передаются трудящемуся крестьянству. Еще он говорил о том, что заводам, фабрикам и вообще городскому населению нужен хлеб, а богатеи-кулаки в деревне этот хлеб припрятывают, хотят, чтобы голод в стране был, но советская власть этого не допустит.