Убеждение

В течение двух с половиной лет за границей он пишет огромную трехтомную работу, которую назвал: «Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии». Антропология — от греческого слова «антропос» — наука о человеке.

Принц Ольденбургский предписал ему сочинять руководство «со специальным применением оного к особенностям женского воспитания». Но составлять очередной сборник узкопрактических рецептов, типичный для того времени, Константин Дмитриевич не собирался. Руководство учителям — это не голые правила, которые можно уместить либо в десяти строчках, либо растягивать на сотни страниц.

Изучению подлежат не частные советы, а общие законы физической и душевной природы человека.

«Если педагогика хочет воспитывать человека во всех отношениях, то она должна прежде узнать его тоже во всех отношениях».

Все свои силы, ум, опыт, здоровье Константин Дмитриевич и решил теперь отдать тому, чтобы поставить Педагогику на серьезную философскую основу.

Х

«Уединенную жизнь веду я за границей, так что, кроме моих внутренних интересов, ни для кого не занимательных, других не имею…»

Он редко пишет теперь друзьям в Россию и мало путешествует. За два с половиной года всего несколько недель провел он в Италии. Он остался в восторге от прекрасной страны, родины Гарибальди. И бранил себя за неверный выбор места жительства — надо было сразу поселиться не в Германии, а в Италии.

Но уже поздно было менять насиженное место, и, перезимовав в Гейдельберге, он возвратился с семьей в Швейцарию, на берег Женевского озера. В небольшом двухэтажном домике сняли квартиру, и здесь, на втором этаже, похожем на мансарду, изо дня в день трудился Константин Дмитриевич над своей «Антропологией».

Работа шла споро, ходко, но далеко не безмятежно-спокойно, как можно было ожидать в таком тихом укромном уголке Швейцарии, где рядом с тобой и многолюдная семья, в которой растут счастливыми пятеро детей, окруженных заботой отца и матери. Суровая жизнь опять не давала продыха от всякого рода неприятностей.

Будучи в Италии еще в первый раз, Константин Дмитриевич получил из России известие, которое его расстроило и повергло в гневное изумление. Он узнал, что издатель Глазунов в Петербурге выпустил и продает новую хрестоматию для чтения, составленную каким-то Бенедиктовым и на три четверти состоящую из материалов, взятых из «Детского мира» Ушинского и из книги педагога Паульсона. Беззастенчивая, наглая подделка! Возмущенный лавочной спекуляцией на благородном поприще воспитания, Ушинский срочно выехал в Россию.

Он пытался выяснить у издателя, кто такой этот шустрый составитель, однако Глазунов на такой вопрос не пожелал ответить. Выяснилось только, что Бенедиктов — псевдоним, но кто за ним скрывается, осталось тайной. Убедившись, что коммерсант-издатель злоупотребляет данной ему министерством просвещения властью комиссионера, имеющего право распространять педагогические книги, Ушинский обратился за помощью непосредственно в министерство.

Волнения, связанные с обличением грязных махинаций в деле издания детских учебников, не способствовали улучшению и без того подорванного здоровья.

Перед выездом из Петербурга Константин Дмитриевич зашел в редакцию журнала «Сын отечества». Редактором этого журнала был знакомый по прежней журналистской работе Альберт Викентьевич Старчевский. Увидев Ушинского, Старческий не удержался от удивленного возгласа: перед ним был уже не тот стройный, красивее Рафаэля, жгучий брюнет с пышными бакенбардами и бородкой, какого встречал он у себя в «Библиотеке для чтения» лет десять назад… Теперь стоял перед ним постаревший, болезненного вида седовласый человек со страдальческим выражением лица.

— Да, батенька, скверно, — слегка улыбнувшись, сказал Константин Дмитриевич, — ужасно я ослаб…

Он принес в редакцию «Сына отечества» очередные главы из «Антропологии». Хотелось возможно шире распространять идеи еще до поры, как выйдет отдельным изданием книга.

Однако Старчевский не стал печатать эти статьи Ушинского — он посчитал, что они «слишком философские сочинения».

Константин Дмитриевич вернулся из Петербурга в тихий швейцарский городок недовольный и отказом Старчевского, и половинчатыми мерами министерства в отношении издателя Глазунова. Снова не порадовала его отчизна…

Каждый день работал он у себя в кабинете на втором этаже и вниз спускался только к обеду, усталый, но удовлетворенный сделанным за утро. И сразу окунался в атмосферу семейной жизни. За столом сидели все дети.

Пока жили в Гейдельберге, старший сын Павел учился в Иене и приезжал домой изредка. Константин Дмитриевич был рад, что сын провел два года в заведении замечательного воспитателя Стоя, где приобрел не только необходимые первоначальные познания, но и ту самостоятельность в характере, которую необходимо выработать четырнадцатилетнему мальчику. Теперь, до переезда в Россию, Пашута находился дома; приглашенные учителя готовили его для русской гимназии.