Убеждение

Но за всеми следил он внимательным, вдумчивым взглядом небезучастного человека. И сколько тревоги и доброты было в его глазах, когда присаживался он на краешек постели заболевшего ребенка. Тут у него находились и слова ободрения, и просьба терпеть, если больно, и утишающее эту боль прикосновение сильной руки.

В последние месяцы перед возвращением в Россию он сам приготовлял детей к школе. С девочками он занимался по «Родному слову». «Книга моя подвигается к концу, но подвигается очень туго по многим причинам, — сообщал он Модзалевскому о работе над «Антропологией» в конце 1866 года. — Во-первых, потому, что я теперь сам учу и Пашу и девочек. Во-вторых, и потому, что на солнце 15° и 17° тепла, следовательно, было бы преступным не гулять. В-третьих, наконец, и всего более потому, что пришла глава о чувствах — предмет наиболее запутанный и наименее отделанный во всех психологиях».

Была еще и четвертая причина, которая мешала ему и жить и работать спокойно: опять гонения и неприятности в России!

Новый министр просвещения граф Д. Толстой объявил «Родное слово» вредной книгой. Он вычеркнул ее из списков учебников, рекомендуемых министерством для школ. Начались нападки и на «Детский мир». С восторгом воспринятый и педагогами, и учениками, и их родителями, выдержавший уже пять изданий, этот учебник стал подвергаться критике за то, что в нем недостаточно много материалов на религиозные темы. Критики придирались даже к рисункам: почему, мол, церковь изображена только на восьмом, а не на первом рисунке, да и то не отдельно взятая, а на общей картинке села. И почему лишь на последних страницах изображен Христос? Нелепые эти упреки не трогали бы Константина Дмитриевича, если бы не появлялись уже и новые хрестоматии, которые составлялись с учетом подобных «религиозных» требований. Вот мимо этих фактов пройти было невозможно! И Ушинский опять едет в Петербург, чтобы бороться против своих идейных противников. Он снова встречается с друзьями-педагогами, с деятелями просвещения, с издателями и печатает рецензии на плохую хрестоматию Радонежского и Филонова, подробно анализируя ее недостатки. Одновременно он публикует в журнале «Отечественные записки» статью «Вопрос о душе». И, словно делая вызов всем, кто обвинял его в недостаточной религиозности, он в этой статье, посвященной такому предмету, как душа, пишет о материалистическом подходе в науке. «Искусство же воспитания, — добавляет он, — в особенности и чрезвычайно много обязано материалистическому направлению изысканий, преобладающему в настоящее время».

Вернувшись в Швейцарию, Константин Дмитриевич с грустью подводил итоги. За спиной уже сорок четыре… Конечно, нельзя сказать, что обильный посев не дал всходов. Взошли семена его благородных идей в сердцах способных учеников. Россия читает романы и смотрит в театрах пьесы бывшего ярославского лицеиста Алексея Потехина. И общественно значимые статьи печатает в журналах бывшая смолянка Елизавета Цевловская-Водовозова. Всему педагогическому миру известны имена учителей Семенова, Модзалевского, Водовозова — их открыл и выпестовал тоже Ушинский, они и ученики его, и друзья неподкупные. И уж, конечно, неразрывными нитями единомыслия соединен Ушинский с бесчисленными, подчас даже совсем незнакомыми сторонниками его педагогических взглядов, с учителями в России, где книги его, несмотря на официальные запреты, повсеместно читаются и пользуются успехом. Лишь правительственные деятели, по долгу службы как раз призванные заботиться о народном просвещении, не оценили по достоинству ни заслуг Ушинского, ни с юности окрыляющей его цели — приносить пользу родному отечеству!

Почему же так получается? Неужели до сих пор он не ко двору в своей стране? Но ведь так же не ко двору, не ко времени в Российской империи все передовое, все прогрессивное, устремленное взором в лучшее будущее! Почему?..

Доживая за границей последние дни, собираясь вернуться навсегда в Россию, он гадал: что же еще предуготовано ему судьбой на родине?

XI

Петербургский климат после теплой Швейцарии показался необычайно суровым. Кроме того, к болезни груди прибавилась еще болезнь глаз. Стало тяжело читать и писать — он диктовал письма.

Почти год Константин Дмитриевич выдержал в Петербурге, готовя книгу к печати. Но когда в январе 1868 года первый том «Антропологии» вышел в свет, вконец обессиленный и разбитый физически Ушинский был снова вынужден отправиться за границу — для лечения. Семья осталась в Петербурге — старшие дети учились: Павел в военном училище, Вера и Надя в гимназии.

В качестве личного секретаря около Ушинского находился молодой учитель Александр Федорович Фролков. Он воспитывал младших сыновей Костю и Волю, а в период заграничного лечения Ушинского сопровождал его.

Отдавая себя безраздельно работе, Константин Дмитриевич ни на день не отрывался от рукописи. С утра садился он за стол, а к вечеру, закутавшись пледом, перебирался в кресло. С карандашом в руке читал, испещряя страницы выписками из разных книг.