Убеждение

Уже через пять минут Константин Дмитриевич продиктовал ответ Корфу. Как приятно было услышать слова сочувствия делу, которому посвятил всю жизнь! Особенно в такое тяжелое время, когда граф Толстой «давил народное образование тяжестью двух министерств» — он был не только министром просвещения, но и обер-прокурором святейшего Синода.

Брала лишь досада, что из-за болезни нельзя немедленно исполнить просьбу — пером защитить благородное дело. Но Константин Дмитриевич пообещал: он сделает все возможное, как только силы его немного восстановятся. «Вы, должно быть, еще молодой человек, дай же бог Вам долго и успешно бороться на том поприще, с которого я уже готовлюсь сойти, измятый и искомканный. Дай бог Вам принести гораздо больше пользы, чем я мог бы принести под другим небом, при других людях и при другой обстановке…»

Через две недели от Корфа пришло второе письмо. Оно выражало искреннюю признательность за теплые слова и неподдельную сердечную заботу о здоровье Ушинского: «Умоляю Вас, Константин Дмитриевич, дорогой, приберегите себя для дела, развитие которого теперь только настает».

Да, Константину Дмитриевичу и самому казалось, что развитие дела теперь настает! Он большое значение придавал земским учреждениям, способным, как он полагал, по-настоящему помочь просвещению народа. «По моему мнению, в настоящее время, — утверждал он, — земская школа и народная школа — синонимы».

Знакомство с Корфом и его опытом будто влило новую энергию. Написать в защиту земских школ статью он решил непременно! И непременно захотел повидаться с Николаем Александровичем, чтобы собственными глазами увидеть школы, где с успехом преподают по его учебникам, особенно по «Родному слову».

— Весной, проездом в Крым, я заеду к Корфу, — твердо говорил он Надежде Семеновне.

И поехал.

Но в дороге, едва добравшись до Киева, опять заболел. И с грехом пополам дотянулся до своей Богданки, на Черниговщину.

Как ни трудно ему приходилось, как ни много времени отнимала подготовка материалов для «Антропологии» и как ни часто болел он в следующую зиму в Петербурге, почти не выходя на улицу, а статью о народных школах он все-таки написал.

Он послал ее в журнал, недавно созданный, который тоже так и назывался: «Народная школа». Правда, сам своей статьей он был недоволен.

— Болезнь держит меня до того далеко от всякой общественной жизни, — раздраженно восклицал он, — что я решительно не в силах написать ничего живого из области практики!

Это была последняя статья Ушинского, напечатанная при его жизни. Каждая строчка ее проникнута глубокой верой в силы народа.

Ушинский писал так:

«Наше убеждение в отношении зарождающейся у нас народной школы в том, чтобы прежде всего предоставить это дело самому народу… Не забудем, что этот народ создал тот глубокий язык, глубины которого мы до сих пор еще не могли измерить; что этот простой народ создал ту поэзию, которая спасла нас от забавного детского лепета, на каком мы подражали иностранцам; что именно из народных источников мы обновили всю нашу литературу и сделали ее достойной этого имени».

— Разделаюсь с «Антропологией», займусь исключительно народным образованием. — Он загорелся теперь этим желанием — написать книгу для народной школы.

И стал вторично собираться к Корфу: «Хотел бы побеседовать с человеком, таким практическим, как Вы!»

Однако любой замысел отныне сопровождался у него уже печальным рефреном: «Вот сколько дела, а где силы?» Силы таяли на глазах…

XII

Весну 1870 года он предполагал встретить в Италии.

Но по дороге опять простудился, пролежал больной в Вене и по совету врачей вернулся в Россию пить кумыс. Так он оказался в Крыму, под Симферополем, в именьи Варле. Отсюда еще раз написал Корфу: «Соображая различные маршруты, написанные Вами, как добраться до Вас, с моими истощенными силами, я вижу, что это для меня невозможно: и железная дорога меня утомляет, а пуститься на проселок я решительно не смею».

Он словно навсегда прощался с несбывшейся мечтой — не просто увидеться с Корфом, но и приобщиться к живому делу народной школы.

И вдруг… Не только в книгах с острым сюжетом бывают крутые повороты — их с лихвой подбрасывает жизнь. Константин Дмитриевич заболел лихорадкой, бросил лечиться у Варле и переехал в Симферополь. За этот очередной, уже привычный срыв здоровья был он как бы вознагражден нежданной радостью: он попал в кипучий мир педагогов-практиков, в школу на экзамен и даже на учительский съезд…