Убежище

Слух о нападении распространился быстро, и к ужину вся стая подняла шум. Мама была в такой ярости, что Максвелл и Брендан с трудом получилось удержать её вдали от Тревора и Гэри, которые были заперты в камере за домом собраний. Я не знал, что произойдёт дальше, но люди об этом будут говорить ещё долго.

Я снял остальную одежду и положил её в маленький рюкзак, который принёс с собой. Затем я засунул сумку в отверстие под нижней ступенькой, где никто не мог её увидеть, если бы случайно оглянулся по сторонам.

— Привет? Ты там?

Я вздрогнул и стукнулся головой о ступеньку, вымолвив невнятное проклятие. Господи, этот день был полон решимости убить меня.

Шаги приближались ко мне.

Чёрт. Я быстро обратился, стараясь не застонать, когда моё тело изменило форму и растянуло раны на шее. Я тяжело дышал, выходя навстречу Эмме.

— Мне показалось, что я услышала тебя, — тихо сказала она, и в её голосе не было и намёка на страх. — Питер сказал мне, что здесь кто-то будет, и я надеялась, что это ты.

Я подошёл к ней, желая отругать за то, что она покинула здание, не зная наверняка, был ли я здесь. Но потом я увидел её улыбку и облегчение в её глазах, и понял, что она сказала. Она спустилась вниз, надеясь, что я буду здесь. Счастливое сияние поселилось где-то под моей грудиной, и вот так, мой ужасный день стал не более чем неприятным размытым пятном.

— Роланд должен был быть здесь, поэтому я принесла домой ужин для нас двоих. Не хочешь подняться и разделить его со мной?

Я кивнул, приятно удивлённый. Она планировала, что мы поужинаем вместе? Я хотел снова избить Тревора за то, что он всё испортил.

Я последовал за ней по лестнице и обнаружил, что ужин уже накрыт на столе. Для неё был приготовлен салат из курицы на гриле. Для меня — толстый бифштекс и жареная картошка. От запаха мяса у меня потекли слюнки. Несколько часов назад мама приготовила мне плотный ужин, но исцеление от тяжёлой травмы сожгло много калорий, и я снова проголодался.

Эмма посмотрела на меня.

— Мне показалось неправильным класть твою на пол. Ты хочешь...

Она ахнула и бросилась ко мне.

— Что с тобой случилось? — потребовала она, наклонившись и осматривая мою шею. — Кто-то ранил тебя?

Я покачал головой, пытаясь успокоить её. Её беспокойство согревало меня, но я не хотел, чтобы она расстраивалась. Хотя мне очень нравилось, как близко она была ко мне.

— Раны выглядят плохо. Я знаю, что вы быстро исцеляетесь, но ты уверен, что должен быть здесь?

Вместо ответа я подошёл к столу, отодвинул стул и плюхнулся задницей перед тарелкой.

Она фыркнула и направилась к своему стулу.

— Мне следовало бы знать, что оборотень не откажется от хорошего, сочного стейка.

Я посмотрел на свою тарелку, внезапно не зная, как это сделать. Мои лапы были слишком большими, чтобы справиться с ножом и вилкой, которые она положила для меня, а жевать так будет не очень прилично.

Эмма остановилась, потянувшись за своей вилкой.

— Если тебе нужно использовать лапы, давай. Ты меня не смутишь.

Я оторвал кусок от стейка и положил его в рот, медленно пережёвывая. Мясо было прожарки "с кровью" и приправленным в самый раз.

Я мог бы съесть стейк за один укус, но не торопился, не придерживаясь темпа Эммы. Я не мог говорить, поэтому она заполнила тишину, разговорами о своей живописи и обо всём том, что хотела бы научиться готовить.

— Мне придётся научиться удваивать рецепты с вами, ребята, — радостно сказала она. — Роланд, вероятно, сможет сам целиком съесть целый пирог. Я никогда не видела никого с таким аппетитом, как у него.

Я усмехнулся, а она фыркнула.

— Ладно, ты такой же.

Мы закончили есть, и она отнесла тарелки в раковину. Она долго смотрела в окно, потом снова повернулась ко мне.

— Мне нужно поработать над картиной, которую я делаю для Сары. Ты можешь подняться со мной, если хочешь. Или можешь посмотреть фильм. Просто чувствуй себя как дома.

Я поднялся наверх, пока она переодевалась в свою одежду для рисования. Запахи масляных красок и скипидара беспокоили мой чувствительный нос и вызывали желание чихнуть, но это была небольшая жертва, чтобы провести время с Эммой. Я посмотрел на удобный старый диван и решил, что он не выдержит моего веса. С лёгким вздохом я опустил своё тело на пол рядом с ним.

Эмма поднялась на мансарду через несколько минут и улыбнулась, увидев меня. Ей не надо было мне ничего говорить, но по выражению её лица я понял, что она счастлива, что я решил присоединиться к ней. Она подошла к своему рабочему месту, взяла краски и кисти и села на высокий табурет перед мольбертом.

— Я работаю над картиной той шахты к югу от города, — сказала она, изучая холст. — Я больше привыкла делать морские пейзажи, поэтому это работа идет дольше, чем я ожидала.

Она начала работать, и вскоре всё, что я мог слышать в комнате, это тихое шуршание кисти о холст и шорох её одежды, когда она двигалась. Со своего места я мог видеть выражение сосредоточенности на её лице и то, как она прикусила нижнюю губу. Если бы мне пришлось использовать слово, чтобы описать её, я бы сказал, что она выглядела довольной.