Убийство на кафедре литературы

Эта картина в доме Тироша, ее связь с Узи, возникшим в жизни Михаэля спустя двадцать лет, мистическая связь этой картины со смертью Додая, домом Тироша — все это потрясло Михаэля и пробудило в нем страх. Лишь впоследствии он понял, что причиной этого страха было осознание того, что над ним властвует Случай и что за всеми такого рода случайностями стоят некие мистические законы. Но сейчас, стоя перед картиной, он ощущал лишь страх, желание от него избавиться и острое стремление понять мир, в котором очутился.

Вторая картина была поменьше — рисунок углем обнаженной женщины. Подписи он не обнаружил. Все остальное в комнате было сугубо функциональным, ни ваз, ни статуэток, вообще никаких украшений. Только два светлых жестких кресла, прямоугольный диван и кофейный столик — пластиковая доска в блестящей никелированной оправе, — на котором стояла широкая пепельница синего хевронского стекла и лежал американский литературный еженедельник «Нью-Йоркер». Михаэль рассеянно пролистал его. Он все еще был под впечатлением присутствия здесь той картины.

Белилати и двое из экспертного отдела зашли сюда из другой комнаты. В доме было две спальни и маленькая кухня — все это в дополнение к тому, что Белилати назвал салоном. Одна из спален служила рабочим кабинетом, где все потом и собрались. Михаэль пожалел о том, что Белилати зажег свет, — все очарование дома сразу пропало. Большая люстра, свисающая с потолка, подчеркнула белизну и холодность стен.

— Пошли со мной, я тебе что-то покажу, — нетерпеливо сказал Белилати. Михаэль послушно последовал за ним в кабинет. Там стоял большой комод. Пять глубоких ящиков, выдвинутых до отказа, были заполнены разными бумагами. Белилати указал Михаэлю на письменный стол, в котором было еще четыре ящика, перегруженных бумагами. Здесь же лежала куча картонных папок, на каждой из них — наклейка с надписью, аккуратнейшим почерком: «Просвещение», «Бялик, критика», «Структурализм, статьи» и так далее. На столе лежала большая записная книжка, рядом — простые шариковые ручки. Михаэль склонился над бумагами, вынул первый лист, поднес к свету: «Поэзия — первая часть».

— Да, — промолвил Белилати, — писал он здорово. Кстати, мы не нашли оригиналов — только то, что здесь осталось. Я не знаю, что это должно означать.

Михаэль осмотрелся по сторонам. Он заметил кучу книг на углу стола, но не нашел никаких намеков на то, что ему было нужно.

— Поразмыслим об этом после, — сказал Белилати и снова глянул на папки. — Эти я снял со стенной полки, есть еще папки, набитые вырезками из газет, миллион книг, сейфа в доме нет, и в спальне тоже множество книг и записочек. И насколько я тебя знаю, — прибавил Белилати с упреком в голосе, — тебе понадобится года два, чтобы спокойно во всем этом разобраться.

— Письма? Дневник? — прервал Михаэль.

— Пройдемте сюда, с вашего позволения. — Белилати провел Михаэля в спальню.

Михаэль внимательно осмотрел широкую низкую кровать, книжные полки по ее сторонам, сводчатое окно, выходящее на долину Гай бен Геном, наполненную мягким светом, бутылку вина на темно-коричневом комоде, два стакана, медные подсвечники с огарком свечи, мягкий белый ковер. Книга стихов неизвестного ему автора — Анатолия Фарбера — лежала раскрытой у кровати. Белилати распахнул настежь платяной шкаф. Темные костюмы, серые костюмы, белые рубашки висели там десятками. Под костюмами стояли три пары темных мягких туфель.

«Как жалко выглядит весь этот гардероб без самого артиста», — подумал Михаэль.

Эли Бехер нетерпеливо топтался возле него и наконец прервал его размышления вопросом:

— Ну, с чего ты хочешь начать?

Белилати указал на запертую тумбочку у кровати. Михаэль уселся на кровать, положив руку на китайский шелковый халат, брошенный на подушку.

— Есть ключ? — спросил он, отряхнув пепел сигареты в небольшую пустую пепельницу на тумбочке.

— Может, и есть, но я не нашел, а в кабинете самая личная вещь, которую я обнаружил, — это отчет банка. Могу тебе сказать, что Тирош был в полном порядке — у него есть вклады в разных местах, авторские отчисления от книг; собственный бухгалтер, ведущий его дела, компенсация из Германии, деньги, полученные по наследству, — в общем, совсем неплохо. На каждую вещь — отдельная папка. Ничего «грязного» по части денег я не обнаружил. Копии завещания или чего-то в этом роде — тоже.

— Ладно, тогда открывай, — устало сказал Михаэль, — жаль времени, кстати, можно позвонить отсюда в диспетчерскую, спросить, есть ли связь с Эйлатом. Может, уже прибыл отчет патологоанатома по делу Додая. Попроси, чтобы позвонили в Абу Кабир[5] и в Институт морской медицины в Хайфе, туда послали плавательное оборудование Додая.

— Где телефон? — спросил Бехер Шауля из экспертного отдела. Шауль провел его на кухню, телефон висел на стене.

Небольшой отверткой, вынутой из кармана, Белилати открыл тумбочку у кровати Тироша, вынул оттуда три заполненных ящика и положил их на пол у кровати.

Михаэль выпрямился:

— Хочу кофе, просто умираю.