Завещание, подписанное нотариусом, было в отдельном конверте. Михаэль дважды прочел краткий и емкий документ, протянул его Шореру, затем позвонил по черному телефону и пригласил Цилю.
Она несколько минут вникала в суть документа и, покраснев, вернула его Михаэлю.
— Выхода нет, — Эли Бехер провел рукой по волосам, — пусть она приходит с адвокатом, если хочет, — и с обидой добавил: — Я с самого начала говорил, что она мне не нравится.
Михаэль кивнул Циле.
— Надо выяснить, где она сейчас, и доставить ее сюда. Ты готова?
Циля энергично кивнула, открыла дверь и столкнулась с Мени Эзрой.
— Ты куда? — спросил он нервно и оглянулся.
Она глянула через его плечо и приветливо улыбнулась худощавому усатому парню, что стоял у двери. Он был в полицейской форме, с нашивками сержанта.
— Позвольте представиться: Илан Муаллем, — сказал он Михаэлю, протянув бумагу.
— Илан из полиции Офакима, — объяснил Мени, — это нам прислали подкрепление из Южного округа.
— Хорошо, что Белилати нету, а то он бы его сожрал. — Эли Бехер взял сержанта за руку. — Пошли, старик, организуем тебе кофе и поесть. — И увел его из комнаты.
Михаэль вкратце объяснил Мени, как проверить тех, кто заказывал угарный газ за последний месяц, и попросил все тщательно записывать.
— С этим Муаллемом?
— Думаю, по телефону говорить и он сможет, — холодно произнес Михаэль.
Образ исполнительного парня в выглаженной полицейской форме вдруг пробудил в нем жалость.
Когда все вышли из кабинета, Михаэль раскрыл картонную папку, которую прислали из лаборатории экспертного отдела, и пролистал тонкие листы с напечатанным текстом. Он зажег сигарету и стал вникать в отчет экспертов, который положила ему на стол Циля. В отчете говорилось, на какой машинке печатались стихи, что напечатаны они на рисовой бумаге (читал Михаэль четкий почерк Пнины), говорилось о характере некоторых букв на пишущей машинке, о дефекте буквы «л», о чернилах, которыми ставили в тексте огласовки. Отмечалось, что на бумаге найдены отпечатки пальцев Тироша и другие, «размытые и не поддающиеся идентификации».
Михаэль читал стихи, ища возможность установить личность писавшего. Он чувствовал, что сбит с толку. Не может быть, думал он, чтобы пишущий эти строки не понимал их глупости и бессмысленности. Он испытал удовлетворение, обнаружив примечания, написанные почерком Тироша, который он уже научился различать за последнюю неделю. «Метафоричность закрытая», — писал Тирош рядом со строкой «не знаю, заперла ли дверь, когда ушла». Михаэль знал, что следует различать автора и лирическое «я», которое выступает в поэзии, но все же решил, что эти стихи принадлежат женщине. Он переворачивал тонкие листы, видя многочисленные замечания Тироша, знаки вопроса. На одной из страниц Тирош написал красными чернилами в кавычках: «Не так и не об этом следует писать». Кого цитировал профессор-поэт? По характеру примечаний Михаэль сделал вывод, что Тирош знал поэтессу, которую критиковал.
Белилати ворвался в комнату, как обычно, шумно дыша:
— Жаль, что Шорер уже ушел. У меня есть нечто интересное для него, и для тебя тоже.
— Случайностей не бывает, — заявил Михаэль, положив картонную папку на угол стола, — если Тирош положил в сейф папку со стихами, в этом должен быть какой-то смысл.
— Я не говорю, что это с небес упало, — пожал плечами Белилати, — однако не так просто найти того, кто писал эти стихи, ведь Тирош мог просто сунуть что-то не на место, он же не знал, что его вот-вот убьют. Но я тебе найду. Нет проблем.
Михаэль заметил, что Белилати за последние дни поправился, его живот выдавался больше, чем обычно, и был виден через расходящиеся полы рубашки.
— Так что ты хотел сказать? — спросил Михаэль.
Белилати довольно улыбнулся.
— Который час? — Он взглянул на часы. — Только десять тридцать, но я скажу тебе откровенно — у меня есть связи, я работаю с этим не первый день, только что разузнал кое-что интересное, а уж когда ты поставил мне запись этого твоего профессора, я окончательно убедился. Хорошо, что удалось выйти на нужного человека. Повезло.
— Так о чем речь? — напряженно спросил Михаэль, «погруженный» в окись углерода.
С победной улыбкой Белилати объявил:
— Я нашел гинеколога этой фарфоровой, как ее, Эйзенштейн.
— Ну и что там у нее за дела с гинекологом? — спросил Михаэль как запрограммированный.
Белилати начал свое обычное:
— Спроси меня, и я тебе отвечу.
По мере рассказа он становился все более серьезным. Он назвал имя гинеколога, намекнул на то, как долго на него выходил:
— Я не утруждал себя бюрократическими процедурами насчет врачебной тайны.
Он рассыпался в комплиментах секретарше гинеколога:
— Частная клиника гинеколога — как раз напротив дома моей родственницы, младшей сестры моей жены, ну, Амалии, я тебя с ней как-то знакомил, может, ты забыл.