Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

— Да что вы, Феликс Францевич! Да мы даже и тут наслышаны… — от возмущения Заславский даже вспотел, и снова вытащил свой платок, уже совсем не белый.

— Слухи, которые ходят по городу, никакой почти почвы под собой не имеют, — строго сказал Глюк. — Знаете же, как это бывает – вот я к вам сейчас ехал, а в поезде говорили о том, что сгорела дача Финкеля, а вовсе не Цванцигера…

— Что, и на шестнадцатой пожар был? — не понял околоточный надзиратель.

— Да нет же, — с некоторой досадой вымолвил Глюк. Досадовал он не на околоточного, досадовал он на Квасницкого, ну и на себя тоже – разговор ушел куда-то в сторону. — Просто слухи всегда обрастают небывалыми подробностями; завтра будут рассказывать, что выгорело пол-Фонтана, и число жертв мерить сотнями, а сгорел всего-навсего флигель.

Околоточный надзиратель смотрел на Глюка честными, но ничего не понимающими глазами. Видно, крепко сидела в нем вера в кудесника Глюка, способного совершить чудо и достать убийцу из кармана. Или из-за пазухи.

— Но я не об этом с вами говорить хотел. Вчера я почти случайно к вам приехал, и в дело это – в расследование то есть – впутался тоже случайно, и полицмейстер, Михаил Дмитриевич, не очень за мое участие…

Заславский задумчиво кивнул, припомнив вчерашний разнос и нагоняй, полученный им от полицмейстера.

— Однако вмешались обстоятельства… как бы это сказать… высшего порядка.

— Градоначальник? — спросил околоточный надзиратель со знанием дела.

— Пожалуй повыше, — невесело усмехнулся Глюк. — Полоцкая, Софья Матвеевна, при смерти, знаете?

— Про удар, с ней приключившийся, управитель говорил. А про то, что при смерти, не говорил.

— Так вот, я с ней сегодня виделся, днем – милосердная сестра, что за Софьей Матвеевной ухаживает, сказала, что ей много хуже, и что вечером (а я обещал ей вернуться вечером) я могу ее уже и в живых не застать…

— Ц-ц-ц, — покачал головою Константин Аркадьевич.

— При нашей встрече она очень просила, настаивала даже, чтобы я нашел злодея. Как вы, Константин Аркадьевич, конечно, понимаете, ей без разницы – я найду ли, кто другой, был бы злодей найден и покаран. Но фактически я ей пообещал – пообещал умирающей! – что найду. И теперь просто обязан искать…

Константин Аркадьевич кивнул. Ему пока что было совершенно непонятно, к чему ведет Глюк.

— А, как вы понимаете… — продолжал Глюк. Вдруг запнулся – потому что кое-что, лежавшее в жидкой грязи пруда, внезапно заинтересовало его, что-то белое, дохлая рыба? — Как вы понимаете, без информации я этого сделать не могу. Еще раз подчеркиваю – вы ли найдете убийцу, я ли, эти из города – разницы никакой, возможно, что удастся и мне. Если бы вы… Точнее сказать, если мы с вами заключим своего рода сделку – будем делиться информацией, и, если мне удастся найти убийцу, все лавры я заранее уступаю вам. Денег, как вы понимаете, мне вряд ли заплатят, но если вдруг какие-то деньги образуются… — нет, но что же это на самом деле там валяется? вряд ли в этом грязном, тиной заросшем пруду водилась рыба, лягушка дохлая? — если какие-то деньги образуются, обязуюсь с вами поделиться.

— Да я что? Я с радостию, — забормотал околоточный надзиратель, краснея и вытирая шею совсем уж черным платком, — да только полицмейстер, Михал Дмитрич… и потом, меня ж фактически отстранили… Но если что узнаю…

Однако Глюк уже не слушал околоточного, потому что – ах! Он понял, наконец, что же это валяется, что же это белое увидел он в грязи пруда. И стало ему теперь по-настоящему страшно.

Он вскочил со скамейки, пробормотал:

— Кажется, я вам предоставлю сейчас первый листик к вашему лавровому венку, — и сбежал вниз по ступенькам к пруду.

Заславский поспешил за ним.

Да, так и есть — Феликс Францевич достал свой платок (теперь уже он, Глюк, вытирал покрывшийся испариной лоб).

В луже жидкой грязи, оставшейся от пруда, лицом вниз лежало тело. Штаны и рубаха были темными и перепачканными, как и волосы, белела только одна нелепо вывернутая рука. Да и густая тень мешала что-либо различить ясно, поэтому сразу и не сообразил Феликс Францевич, что он увидел из беседки.

— Костик, — сказал Константин Аркадьевич, сглотнув. — Как же это его угораздило-то, а?

— Вы думаете, он сам? — спросил Глюк, не в силах отвести взгляд от этой нелепо вывернутой руки. — Сомневаюсь я что-то…

— На пожаре я его видел, — задумался околоточный надзиратель, — может, пожарникам пособлял, поскользнулся, упал…

Феликс Францевич почувствовал настоятельный позыв к рвоте, зажмурил глаза.

— Эк вас, с непривычки-то, — забеспокоился Заславский, — уж и позеленели все… Пройдемте-ка, пройдемте отсюда; все равно надо этих позвать, из города которые… Ну что, попустило? — спросил он заботливо, когда вывел Глюка (под руку) к террасе.

— Да, — ответил Глюк, открывая глаза и высвобождая свой локоть из рук околоточного, — спасибо, извините, действительно, глупо как-то…