Одним холодным днем в начале декабря 1980-го Нильсен соорудил большое кострище на пустыре за садом. В основание он положил три больших бревна из старого тополя, который был срублен несколько месяцев назад и лежал в саду. Вокруг и поверх он положил куски древесины от выброшенной соседями мебели, оставив большую дыру в центре. Когда он закончил, кострище получилось полтора метра в высоту. Затем он отправился спать.
В 6:45 следующим утром он вышел в сад, чтобы убедиться, что никто не помешает. Потом он поднял половицы и завернул два больших пакета, хранившихся там, в ковры, крепко и надежно. Оттащил их по очереди в сад к забору, остановился, чтобы снять четыре доски и протиснуть их через забор, затем оттащил их к кострищу. Там он убрал немного древесины, чтобы открыть доступ к пустому пространству в центре, и сумел затолкнуть их в самое сердце конструкции. С каждым движением он нервно оглядывался через плечо, но было еще слишком рано – никого поблизости не виднелось. Кроме того, костер был стратегически расположен так, чтобы закрывать вид между ним и забором.
Сарай удобно стоял в нижнем углу сада прямо возле забора, всего в метре от снятых с забора досок. Нильсен поднял дверь и один за другим начал проталкивать чемоданы через забор. Чемоданы сверху были тяжелыми, но крепкими, в то время как чемоданы снизу раздавились почти до состояния папье-маше и развалились на кусочки, когда Нильсен их поднял. Коричневатые куски костей и плоти вывалились на землю: за ним тянулся след из человеческих останков. В сарае роились мухи и личинки. Он бросил пакет с головами[20]
в центр кострища. Затем возвращался еще несколько раз, подбирая по пути вывалившиеся останки. Убрав все в кострище, он прибрался в сарае и, обложив кострище журналами и газетами, закрыл щель древесиной. Сверху он положил старую покрышку, чтобы замаскировать любые возможные запахи. Периодически он проверял сад по соседству, чтобы посмотреть, не вышел ли кто, но никаких признаков движения не заметил. Потом он полил газеты керосином и поджег всю конструкцию.Костер горел весь день. Нильсен постоянно проверял его, бросая дополнительные куски древесины по необходимости. Соседские дети приходили посмотреть, но Нильсен предупредил их держаться подальше:
Огромный костер ярко пылает, а я стою рядом, покрываясь холодным потом. Трое соседских ребят подходят ближе и как будто собираются вокруг него танцевать. Дьявольская невинность и чистота детей, танцующих вокруг погребального костра, создают ощущение простого и мрачного торжества, в отличие от пустых и безвкусных государственных похорон. Искры, жар, горячий воздух, дым и энергия жизни, стрелой поднимающаяся к небу – великолепная наглядная демонстрация сил природы. Как горящий корабль викингов, плывущий по реке в Вальхаллу. Я думаю о тех, кто теперь наполнял своей сладостью мою пустую жизнь и воздух Лондона. Я стою там, как покорный церемониймейстер, лишенный дара речи от их всепоглощающего присутствия. Через открытые французские окна динамики в моей квартире играют «Турбулентные колокола». Я вспоминаю тех, кого сжигал. Я знаю, что они в тот момент находятся не в пламени, а во мне, став неотъемлемой частью меня. Им не нужны оскорбительная монотонность униформы и анонимное корпоративное кладбище. Их плоть перемешивается друг с другом в общем огне, и в пепле они становятся едины. Дети отворачиваются, чтобы продолжить жить своей жизнью. В отблесках костра садится за горизонт солнце, и я, рыдая, допиваю бутылку до дна.
«Я стоял там в удивлении, – писал он позже, – пытаясь понять, что именно сейчас произошло. Я не мог поверить в то, что я, Дес Нильсен, действительно все это сделал. Случившееся казалось всего лишь плохим сном, от которого я скоро проснусь или, еще лучше, забуду его навсегда».