—
Они почти подошли к эшафоту, и крики людей заглушали их слова. Одному из караульных пришлось оттолкнуть мужчину, который пытался залезть в повозку.
Ханс Кристиан ответил:
—
Золотарь смотрел Хансу Кристиану прямо в глаза.
—
Ханс Кристиан чуть не споткнулся от волнения. Эти слова свидетельствовали, что приговоренный к смерти вовсе не окончательно сошел с ума. Он действительно что-то знал.
—
Рабочий испуганно посмотрел на караульного, который собирался стащить его с повозки. Ханс Кристиан услышал шепот несчастного.
—
Ханс Кристиан пошел за ним, прячась за эшафотом, чтобы Козьмус его не увидел. Он спрятался в толпе, которая собралась вокруг надзирателя и золотаря, пока они шли к лестнице на эшафот.
Копенгагенцы были вне себя от нетерпения, кружась, как вороны над мертвой лошадью в канаве. Ханс Кристиан никогда не чувствовал такой отвратительной атмосферы и не видел, чтобы люди были так ослеплены ненавистью, с того сентябрьского дня пятнадцать лет назад, когда он приехал в город и наблюдал избиение евреев, мужчин, женщин и детей, которых ловили и убивали прямо на улицах. Возможно, золотарь думал то же самое, в любом случае он выглядел именно так, парализованный воплями и криками «голову с плеч». Хансу Кристиану пришлось подойти еще ближе, чтобы его было слышно.
—
—
Жандарм? Должно быть, он имел в виду караульного. Убитого караульного. Того самого, в чьем убийстве его обвиняли.
На эшафоте Козьмус и палач забрали золотаря, который с трудом вскарабкался на лестницу на стреноженных ногах. Палач извиняюще похлопал приговоренного к смерти по плечу, чтобы тот опустился на колени.
Козьмус развел руки в стороны.
— Уважаемые законопослушные горожане, здесь мы приводим в исполнение приговор преступнику, вынесенный справедливым судом. — Он повернулся к карете. Рука принцессы Вильгельмины виднелась из окна. — Ваше королевское высочество, этого человека вы видели той ночью? Этот человек заколол королевского стража, без сомнений, желая его убить?
Люди шумели, хлопали, а один работяга выкрикнул:
— Голову ему с плеч!
Принцесса подалась вперед, Ханс Кристиан мог различить ее бледный профиль в полутьме кареты.
Легкий кивок. Это был он.
Только люди, стоявшие рядом, видели это, но остальные на площади и так все поняли. Вскоре все зашумели, закричали и захохотали. Множество голосов.
— Голову с плеч, — раздалось над площадью.
Козьмус уступил место палачу. Тот поставил золотаря на колени и положил его голову на плаху. Ханс Кристиан сжался под эшафотом, и между щелями в грубо сколоченных досках он видел закрытые глаза приговоренного. Они находились близко друг к другу и были разделены только бревнами эшафота. Ханс Кристиан зашептал, боясь быть услышанным:
—
—
Рот золотаря был открыт, но кажется, он больше не мог ничего сказать.
— Там, где кончаются недра столицы? Что еще, друг мой? — Ханс Кристиан осторожно просунул пальцы в щель, золотарь тоже нашел его, концы их пальцев на секунду встретились, два приговоренных к смерти, два человека, которых весь мир взвесил и нашел неподходящими.
Палач крепко схватил руки золотаря и связал их у него за спиной.
Палач водворил золотаря обратно на плаху.
«Так же и я, — подумал Ханс Кристиан. — Через несколько дней так же буду лежать и я».
На площади наступила тишина. Стихли все крики. Стало слышно, как жужжат насекомые, ветер играет с кудрями девушек, паренька, который жевал табак. Ханс Кристиан услышал крики ныряющих в небо ласточек. И вздох палача, поднимающего топор.