Наконец, когда я показал ему манжеты, найденные в квартире Марии Реньо, он добавил таким флегматичным тоном, от которого у меня кровь похолодела в жилах:
— Должно быть, это мой сын написал: «Гастон Геслер», я узнаю его почерк.
То, чего не мог мне сообщить старик, я мог узнать от его родственника, который переписывался с Георгом Гутентагом. Нельзя было терять ни минуты. Старая служанка сообщила нам адрес этого родственника, называвшегося, как и исчезнувший Гутентаг, Георгом.
Я приехал к нему вместе с Гофманом, который не оставлял меня ни на минуту и продолжал служить мне переводчиком.
Господин Георг Гутентаг принял нас еще более холодно, чем его дядя. Он говорил возмутительно медленно, цедил слова сквозь зубы, и это в особенности раздражало меня, так как мне приходилось ждать, пока господин Гофман переведет мне его слова. Мой любезный спутник, улыбаясь, знаками предлагал мне сдерживать мое нетерпение.
— Вы, французы, уж слишком скоропалительны! — смеясь, сказал он.
— Совершенно верно, что мой кузен, — сообщил нам банкир Гутентаг, — покинул Бреславль вследствие некоторых ошибок молодости, не имевших, впрочем, серьезного значения. Думаю, что он по настоящее время находится еще в Париже, если только не уехал уже в Бремен или Гамбург… Несколько дней тому назад я получил от него письмо, в котором он описывает, в каком ужасном положении очутился. Вот это письмо.
Затем он подал письмо господину Гофману, который, по мере чтения, сообщал мне его содержание.
Георг Гутентаг был задержан полицией в ночь с 16 на 17 марта, вследствие попытки лишить себя жизни. Его арестовали по простому обвинению в бродяжничестве, так как он отказался назвать свое местожительство. Разбор его дела в исправительном суде отложен на неделю, потому что Гутентаг заявил, что ждет от семьи высылки денег для возвращения в Германию…
Здесь Гофман немножко замялся…
— Я не решаюсь дочитать до конца, — сказал он, — до такой степени это кажется странным!.. Впрочем, прочтите сами!..
Я с нетерпением схватил бумагу и прочел под подписью Гутентага его адрес, написанный по-французски: Мазас, 1-е отделение, камера № 85.
Ни место, ни время не благоприятствовали философским размышлениям… Я отложил их до более удобного случая и продолжал расспрашивать банкира Гутентага.
— Третьего дня, — сказал он, — я выслал моему кузену 250 франков, чтобы он мог добраться до Бремена или Гамбурга, а оттуда уехать в Америку… Возможно, что он уже получил деньги и теперь находится в дороге…
Каждая минута была дорога. Гофман и я помчались на телеграф, где я немедленно отправил следующую телеграмму:
«20 апреля, 7 часов 50 минут вечера.
Париж из Бреславля.
Префекту парижской сыскной полиции.
Субъект из отеля Калье не Геслер, а Георг Гутентаг, арестованный в тюрьме в Мазасе, 1-е отделение, камера № 85. Он ожидает присылки денег через германское консульство или через посольство и тогда будет освобожден. Он намерен по получении денег уехать из Парижа в Бремен, а затем в Америку. Примите к сведению.
Затем я возвратился в полицейское управление, где префект, по моей просьбе, немедленно телеграфировал в Гамбург и Бремен приметы Георга Гутентага с приказанием задержать его, если бы он намеревался сесть на судно, отходящее в дальнее плавание.
Мне казалось, что последние несколько часов я живу точно во сне. События совершались с такой стремительной быстротой, что я почти не успевал фиксировать их в своем уме.
Я чувствовал только страшную усталость и торопился возвратиться в гостиницу «Белый орел», чтобы отдохнуть. Однако, прежде чем лечь в постель, я наскоро написал господину Тайлору, сообщая ему подробности розысков. Окончив письмо, я задумался об удивительных случайностях в жизни и о том фантастическом приключении, которое я пережил…
Итак, я исколесил всю Германию в поисках человека, который был у меня под руками, в тюрьме Мазас, и мне стоило послать за ним двух агентов, чтобы через несколько минут предоставить его в распоряжение господина Гюльо!
При этом мне невольно припомнилась одна статейка, прочитанная мной не далее как в то утро в парижской газете, которую мне прислали. Автор статейки, подсмеиваясь над моим путешествием, представлял дело в таком виде, будто я отправился искать Геслера на Камчатку. Там я обратился с расспросами к одной доброй старушке, которая удостоилась доверия беглеца, и она сказала мне:
— Он назвал мне город, в который собирался уехать, но это название очень трудно выговорить… Ан… Ан…
— Аньер! — воскликнул я.
— Да-да, Аньер, теперь я припоминаю… — ответила старушка.
Журналист угадал…
К огромной радости, которую я испытывал, так удачно выполнив трудную, почти невозможную задачу, примешивалась некоторая доля смущения и разочарования. В самом деле, не было ли чего-то комичного во всей этой истории?