Учебник житейской науки (СИ)

Едва не плача, юноша попытался разжать пальцы мужчины, что больно держали его за волосы, едва не снимая скальп.

– Рудольф… Рудольф… Прости… – всхлипывал юноша, по щекам которого наконец заструились слёзы. – Прости, пожалуйста!..

– Для тебя я господин! – рявкнул мужчина и дёрнул блондинчика за волосы, отчего он закричал в голос, пытаясь отстраниться, забил ногами, изгибаясь, но боль была слишком велика.

Отойдя от ступора, брюнет вскочил с кровати и кинулся к Рудольфу:

– Отпусти его!

– Молчать, шавка! – рыкнул на него граф, и Гастон на миг замер, с ужасом смотря на лицо графа.

Прекрасный Рудольф ничуть не изменился внешне, но его золотистые глаза говорили сами за себя. В них отражались и горечь, и ужас, и ненависть, в золоте его глаз плескались волны боли – мужчину задели за живое. За то единственное живое, что осталось в его душе. Отпустив плачущего от боли Леона, граф рванулся вперёд и схватил Гастона за горло, прижимая к дубовому столбику кровати:

– Дома тебе достанется.

От того, что мужчина сильно сжал горло Гастона, последний смог лишь захрипеть в ответ и вцепиться в руку мужчины. Долгий, пронзительный взгляд мужчины буквально сковал его по рукам и ногам.

– Одевайся, – приказал оборотень, кинув мужчину на кровать и обратив своё внимание обратно на Леона, что тихо всхлипывал, свернувшись на полу тесным комочком и накрыв голову руками. – Если ты хоть на шаг приблизишься к моему Гастону, я выпущу тебе кишки, мерзкий сучонок.

Блондинчик что-то всхлипнул в ответ и закивал, явно говоря, что больше никогда не притронется к сокровищу Рудольфа. Точно сомнамбула, брюнет натянул на себя бельё и брюки, а затем и остальную одежду. Как только он натянул на ноги обувь, Рудольф звонко щёлкнул пальцами и чуть прозрачная, крепкая цепь протянулась от ошейника Гастона к его руке. Дёрнув за «поводок», мужчина повёл его прочь из комнаты, а затем и из усадьбы. Мрачная аура над ним давила и на Гастона тоже, который вдруг почувствовал себя виноватым перед хозяином. Их не встречала карета, не было и лошадей – Рудольф дошёл сюда по следам брюнета и обратно собирался идти тем же самым путём.

Было ужасно холодно и скользко, пронизывающий ветер забирался мужчине под одежду, разгоняя стайки мурашек. Цепь, которую держал хозяин, казалось, была невесомой и крепкой, как сталь. Когда же молчать стало невыносимо, Гастон решил извиниться перед мужчиной:

– Рудольф, мне…

– Молчать. – рыкнул граф, даже не оборачиваясь, чем невероятно задел охотника и тут же отбил у него всякое желание извиняться за произошедшее.

– Ты сам во всём этом виноват, кретин! – крикнул брюнет, и оборотень замер. Замер и охотник, с ужасом ожидая реакции графа.

Резко обернувшись к Гастону, Рудольф дёрнул цепь на себя, притягивая мужчину к себе и стискивая его в настолько сильных объятиях, что у брюнета едва не захрустели кости.

– Я виноват?! – заорал он, тут же и оттолкнув от себя мужчину, отчего он рухнул в ледяной снег. – Я виноват?! Ты, чёрт возьми, сбежал! Ты хоть знаешь, как я испугался, когда подумал, что потерял тебя, а?! Ты мой, Гастон, слышишь?! Ты мой и ничей больше! Я никогда тебя не отпущу!

Голос его срывался на рычание, а глаза так и полыхали от ненависти, боли и страха.

– Ты зверь! – вскричал Гастон, пытаясь подняться, но тело его не слушалось.

– Я – зверь! А ты моя добыча! – рявкнул оборотень, и деревья мягко зазвенели от его сильного голоса своими ледяными веточками.

Граф стоял над мужчиной, смотря на него едва ли не сумасшедшим взглядом, не желая его отпускать уже никогда. Гастон распростёрся на снегу, изумлённо глядя на графа и мелко дрожа от ужаса. Внутри у него всё бурлило, смешивалось в гремучий, опьяняющий коктейль. Склонившись над Гастоном, Рудольф поднял его на руки и продолжил свой путь. Темнело. Небо занесло тучами, и вскоре пошёл крупный, мягкий снег. Охотник смотрел на мужчину снизу-вверх, смотря на снежинки, что запутались в его волосах, таяли на его лице, оставляя маленькие, чуть сверкающие капли. Поймав взгляд своей жертвы, граф ухмыльнулся и, склонившись к его уху, тихо шепнул:

– Ты – мой, Гастон.

Слабость боли и иглы потерь

Синтезируют робкое счастье.

Я твой чёрный латексный зверь

С ярко-красной огненной пастью.

Я крадусь за тобой по следам,

Что оставлены потом и кровью,

По минутам, часам и годам,

Истекая своею любовью.

Захлопни окна, захлопни дверь –

На пороге твоём стоит чёрный зверь.

========== Ария восьмая ==========

Сохнет трава, задохнулись глухие трубы.

Клятвы слова, против воли прошепчут губы.

Мне не дано знать, что сказало мне: «Прими»,

Злое, как кровь, вино любит играть с людьми.

Но как же мог я поступить иначе?

Хоть, впрочем, ясно мне действительно одно –

Вы, ненавидите меня до плача,

И мне от этого смешно.

И мне от этого смешно…

Ваши глаза, так сверкают желаньем мести,

Против и за: ваша честь и моё бесчестье.

Как же давно размотали боги эту нить?

Только вино одно это велит забыть.