Учебник житейской науки (СИ)

Мелодия прерывается столь же резко, как и начинается, и мужчина опускает руки, потерянно оглядывая помещение, словно стараясь его запомнить. Или вспомнить? Память его играла с ним злые шутки, выдавая то, чего не было, за то, что было. То, что было, падало в небытие, тонуло в Лете. Отложив инструмент на гладкую, идеально-чистую поверхность стола, Рудольф устало опустился в кресло, откинувшись на спинку и прикрыв глаза, что словно были засыпаны песком. Где эта тонкая грань, отделяющая его сновидения, его мысли и желания от того, что есть на самом деле? Глотнув прохладного вина прямо из бутылки, он стал пробовать его на вкус, перекатывая во рту, смакуя. Есть это вино или же его вовсе нет, а сам он мечется в горячечном бреду, лёжа в полном одиночестве на пропылившейся кровати? Глотнув кисло-сладкую жидкость и слизнув капли со всё таких же сухих губ, оборотень приоткрыл глаза и поймал на себе встревоженный взгляд Гастона. Он научился ходить так же бесшумно, как и сам граф, завораживая ледяным взглядом зверя, что так и сиял в полутьме их спальни раз за разом, каждую ночь.

– Рудольф? Ты в порядке? – тревога звучит в низком бархате голоса брюнета, пока он приближается к своему графу. – На тебе лица нет.

– Иди сюда скорее, Гастон. – нетерпеливо произносит мужчина, протягивая ему изящную, тонкую руку, пальцы которой были унизаны золотыми перстнями. – Иди же.

Бывший охотник, а теперь уже хищник, делает несколько широких шагов к мужчине и, осторожно сжимая его ледяные пальцы в своей тёплой руке, затем бережно целует тыльную стороны руки:

– Ты ледяной, мой граф. Неважно себя чувствуешь?

Рудольф лишь смятённо улыбается и, выпрямившись на кресле, чуть наклоняется к мужчине, подставляя лоб:

– Мне кажется, у меня поднялась температура.

Мягкое, точно прикосновение крыльев смелой бабочки, прикосновение губ Гастона ко лбу несколько отрезвило его мутное сознание, но лишь на несколько мгновений, пока он ощущал их на своей коже.

– Нет, ты абсолютно холодный, – отрицательно качает головой брюнет, присаживаясь на подлокотник кресла и обнимая мужчину за плечи. – Ты не спишь уже четвёртые сутки, Рудольф. В чём дело?

– Четвёртые? – мужчина поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с расстроенно-настороженным взглядом мужчины. – В самом деле?

– Да, ты не выходишь отсюда уже четвёртые сутки. Я заходил к тебе и просил лечь спать, но ты меня, похоже, не слышал, – нотки обиды скользнули в голосе Гастона, заставив Рудольфа содрогнуться с ног до головы.

– Я даже не чувствую усталости. – пробормотал граф, однако приподнимая собственную руку и смотря на мелкую дрожь изящных пальцев.

– Тебе нужно отдохнуть, мой граф. Пойдём, я уложу тебя. – просит мужчина, поднимаясь с подлокотника кресла и помогая дрожащему графу встать на ноги.

Повинуясь рукам своего бывшего пленника, Рудольф последовал за ним по полутьме коридоров к их спальне, где кровать уже дожидалась их двоих. На миг в глазах хозяина особняка мелькнуло желание, в груди нетерпеливо ёкнуло сердце – схватить Гастона, сжать в объятиях, сорвать с него ненужную одежду, исступленно целовать его губы, врываясь в него. Он наверняка горяч, как лава вулкана! Это должно помочь! Однако стоило графу скинуть с себя рубашку со старинным воротником и брюки, как остатки сил покинули его, и он рухнул на кровать, точно подкошенный.

Гастон смотрел на бледное лицо с проступившими под кожей тёмно-синими разводами сосудов, со впалыми щеками. Бледные, потрескавшиеся губы были судорожно приоткрыты в горячих, хриплых вздохах. Мягко приподняв хозяина особняка, брюнет уложил его на спину и укрыл одеялом. Всё тело графа было ледяным, дрожащим. Тёмные его ресницы так и трепетали, брови были напряжённо нахмурены.

– Всё пройдёт, мой граф, всё пройдёт. – тихо, едва слышно произнёс охотник, присаживаясь на кровать и принимаясь перебирать волосы возлюбленного мужчины, чуть запуская в них пальцы, едва касаясь кожи головы. – Ты поправишься.

Вот только от чего он должен был поправиться – брюнет не знал. Все те долгие двенадцать лет, что они провели вместе в этом поместье, наслаждаясь друг другом, пожиная плоды их трепетной, но огненно-страстной любви, пролетели совершенно незаметно. Словно бы это было несколько месяцев, но Гастон, в отличие от своего любовника, всё прекрасно помнил. Помнил и короткие помешательства своего зверя, когда он накидывался на своих безразличных слуг, снимая с них подчинение, разрывая им глотки, ломая кости. Всему этому он находил оправдания, но теперь искренне не понимал мужчину. Вот уже месяц Рудольф был сам не свой. Бледный, потерянный, он вызывал даже некоторую жалость у Гастона. Прежде сильный мужчина словно бы истощился, став похожим на бледную тень брошенного на улице мальчишки, оставленного там, чтобы умереть, но он начал выживать, вместо того, чтобы жить, как и другие счастливые дети.