Читаем Ученик афериста (СИ) полностью

Финн, сжав мою руку, обхватил свободной мой живот и уткнулся носом в спину, явно до этого не летав и боясь ничуть не меньше, а то и больше меня.

Окно было во всю стену. Открыто. Даже штора сдвинута в сторону. Судьба молила нас спастись.

И я, оттолкнувшись от залитого кровью пола, вылетел на улицу, прижавшись к метле и сжимая ладонь Финна, как будто это гарантировало мне удачу.

За спиной послышался последний выстрел, который мы услышали оба, и звук резко открываемой двери, который услышал своим обостренным слухом пока только я.

— Поттер! — услышал я вопль то ли ужаса, то ли благоговения, то ли ненависти, издаваемый Наземникусом Флэтчером, который остался в моей жизни навсегда уже позади.

*

Одетая в плотную юбку, цветастую блузу и накинутую на плечи вязаную шаль колдунья была маленькой, полненькой, в возрасте хорошо за шестьдесят и очень напомнила мне мою бабушку. Крепко затянув полотняный бинт, она, накинула на кровать еще одно одеяло и вытолкала меня из комнаты.

Мы появились на колдовском рынке Меркадо-де-Сонора в разгар праздника мертвых, который для туристов был чем-то вроде фестиваля фриковатых латиносов. Первое ноября — день смерти Диего Сантана и его дочери, день возможной смерти Финнеаса Вейна, день триумфа Наземникуса Флэтчера, день, когда я потерял все. И день мертвых, согласно местной культуре. Как символично.

Лететь мы больше не могли: мои руки тряслись, отчего метлу мотало из стороны в сторону, а Финн начал соскальзывать, поэтому я совершил практически невозможное — трансгрессировал в полете.

Почему мексиканский рынок? Мне больше некуда было идти.

Рухнув прямо у синего шатра на длинной рыночной улице, да еще и с метлой, да еще и в крови, мы произвели фурор: туристы, сначала перепугавшись, громко зааплодировали, приняв нас за часть праздничного представления (тупые маглы).

Первой нас «увидела» слепая жрица вуду, некогда продавшая мне куклу и приворотное зелье. Так мы и были спасены.

Дальше все было как в тумане. Спрятав нас подальше от посторонних глаз в комнатке над баром, где я не так давно наприглашал всех на свою проклятую свадьбу, бородатый бармен без лишних слов налил мне рома в огромную пивную кружку и не стал задавать вопросов. И пока в комнате над баром бабушка-травница перевязывала, не пойми то ли живому, то ли не очень, Финну раны, я сидел в баре и смотрел в кружку с ромом.

Отбросы магического мира снова пришли на помощь. Сыграли роль гостей на свадьбе, вот и снова помогают.

А если бы они покинули виллу Сантана позже, скажем, на час?

Погибли бы они все или перебили людей афериста? Или организовалось бы очередное магическое побоище?

«Столько вопросов в голове, но мозг работать не хочет».

— Женщина в пиджаке жива и будет жить еще очень долго, — мягко сказала симпатичная слепая мулатка, практикующая вуду. И опустила свою смуглую ладонь на мою бледную руку. — Не переживай за нее.

— Перестань читать мои мысли и будущее, Палома, — вздохнул я, осмелившись сделать крохотный глоток рома. — Лучше скажи, что мне делать, раз уж ты ясновидящая.

Палома пожала плечами, отчего многочисленные цепочки на ее длинной шее звякнули.

— Я не могу говорить людям, какой дорогой идти.

— Хочешь ценный совет, слушай меня, а не женщин, — сказал бородатый бармен. — Оставайся с нами, сколько нужно.

— Среди отбросов всегда найдется место, — кивнула высокая ведьма в венке из алых роз и с лицом, разукрашенным на манер человеческого черепа. — У нас в деревне есть дети, нам не помешает учитель магии.

Невесело улыбнувшись, я закатал рукава рубашки и снова отпил из кружки.

Сидевший рядом со мной колдун в рясе католического священника, опустил сигару в пепельницу и залпом осушил рюмку текилы.

— Это не твоя вина, что все так случилось, — сказал священник, сунув в рот дольку лимона. — Жизнь довольно несправедлива. Может Господь просто забыл о тебе.

— Простите, падре, но священнослужитель вы так себе, — хмыкнул я.

В глазах все еще щипало, в носу стоял запах крови, во рту — все тот же мерзкий привкус собственного яда. Часть меня все еще явно оставалась в вилле Сантана.

— Что будет с Финном? — горько спросил я, повернувшись к ясновидящей мулатке.

— Сходи, посмотри, — сказала она. — Падре, давайте еще по одной.

Я отставил недопитый ром и на ватных ногах поднялся по скрипучей лестнице в комнату с поцарапанной кем-то дверью.

В глазах снова защипало. Когда мы оказались в Меркадо-де-Сонора, мой телохранитель, кажется, особых признаков жизни не подавал. Ожидая, что добрая бабушка-травница уже поцеловала холодеющий лоб Финна и накрыла его белой простыней, я снова чуть не зарыдал, хотя, думаю, на тот момент во мне не осталось ни слезинки.

Открыв дверь, я вошел в комнату, где пахло, как в сарае Хогвартса, где профессор Долгопупс хранил сухие травы для зелий.

— Ну такой красивый мальчик, и такой ужас себе намалевал, — причитала бабушка. — Это же на всю жизнь, эти твои татуировки, чем думал, когда их делал? Ой, горе с тобой.

Меня будто ледяной водой обдали.

Финн, очень бледный с синими губами и стянутыми в узел дредами, сидел в кровати, явно живой и даже улыбающийся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза