Читаем Ученик афериста (СИ) полностью

Честно говоря, Финну роль вампира подходил куда больше, чем мне. Да, черт возьми, больше, чем кому-либо, даже больше, чем киношным исполнителям, которые создали стереотип о богично прекрасных детях ночи. Кто-то, кто питается сырой плотью и кровью, грешит, если совсем уж грубо сказать, каннибализмом, бесспорно является скорее чудовищем, нежели кумиром половозрелых подростков, олицетворением хаоса и страха. Я в своих больших очках, клетчатой рубашке и с абсолютно невыразительной внешностью подходил на эту роль слабо. Меня не испугается жертва в темном переулке, это скорее меня проще испугать ее воплем. Мне приходится доказывать, что я вампир, пока не осушу стакан крови, никто не поверит (в этом был главный плюс).

Финн же — другое дело. Остервенелый, необузданный, то самое олицетворение хаоса и страха (пусть он и любит детей, кормит мышек и не убивает пауков). Даже внешне дикий немного: темная грива дредов, многочисленные татуировки непонятного мне содержания, глаза горящие, как два огонька, ухмылка самого беса, особенно с этими клыками. Кольцо в ноздре дурацкое. Похож не пойми на кого: то ли на пирата, то ли на аборигена какого-то, то ли на того самого любимого всеми вампира.

— Тебе не мешают дреды? — вырвался у меня вопрос, когда я сел рядом.

— А тебе череп не жмет?

— Нет, ну правда, неужели тебе никогда не хотелось расчесаться?

— Нет, — коротко ответил Финн, снова уставившись в экран.

— А если расплести… — улыбнулся я.

— Руки убрал, — прорычал Финн.

— Просто интересно, сколько дюймов у тебя волосы.

— До хуя.

— В смысле?

— Во всех смыслах.

— Вопросов больше не имею, — сдержав смешок, сказал я.

Демонстративно прибавив громкость телевизору, Финн, отвернулся и протянул мышке очередную семечку.

До трех дня еще около часа, поэтому заняться толком нечем. В небольшом холодильнике есть термос с козьей кровью — премерзкое пойло, можно заставить себя выпить пинту, чтоб побороть соблазн пообедать жрицей вуду.

Я как раз уговаривал себя подняться с дивана и, зажав нос, налить в стакан козьей крови, как в дверь постучали.

— Заходи, — бросил я, не спрашивая, кого принесло.

Дверь скрипнула и я, лениво повернувшись, увидел невысокого марокканца-змееуста неопределенного возраста: я дал ему не больше семнадцати, но судя по тому, что на рынке он живет давно, я не был уверен в том, что он зарабатывает сам едва ли не с десяти.

На плечах змееуста, словно грея его оливковую кожу, нежился большой аспид, который, учуяв мышь, дернулся в сторону.

Финн, спрятав трепещущую мышку в ладонях, зарычал, обнажив клыки, а змееуст, потупив нечеловечески желтые глаза, прикрикнул на аспида своим шипящим говором.

— Что случилось, Салам? — спросил я. — Привет, кстати.

Салам глянул в телевизор и, вместо боевика или триллера (или что там смотрят такие крутые гангстеры, как мы с Финнеасом), увидев на экране диснеевского «Аладдина», не сдержал усмешку.

— «Аладдин»? Неожиданно, — констатировал он по-английски звонким голосом с едва различимым акцентом и скосил желтые глаза на Финна. — Я бы показал тебе «Арабскую Ночь и Волшебный Восток».

Финн вспыхнул и огляделся в поисках пистолета.

— Чего пришел? — стараясь сохранять непроницаемое выражение лица. — Не отдадим мы тебе нашу мышь, она нам как родная.

— У меня для тебя новость, а ты уж сам решай, хорошая она или плохая. В баре про тебя спрашивает мракоборец.

Мы с Финном переглянулись.

— Кто такой? — поинтересовался я.

— Не знаю, — бросил змееуст. — Говорит, если тебя не приведем, весь МАКУСА к нам притянет.

— Спасибо, Салам, — кивнул я. Финн тоже поднялся с дивана. — Миссия выполнена. Иди на рынок, покажи туристам, как говоришь со змеями.

— Ой, ты знаешь, я бы с его змеей поговорил, — улыбнулся Салам, ткнув хвостом аспида в грудь Финна.

— Я тебе сейчас втащу, — констатировал Финн.

— Ухожу, ухожу.

Прикрыв за собой дверь, змееуст вышел на улицу, а я повернулся к Финну.

— Пошли, чего сидишь?

Финн посмотрел сначала на меня, потом на телевизор. Потом снова на меня. И снова на телевизор.

— Джафар огреб пиздюлей от Джинна, Аладдин замутил с Жасмин, и жили они долго и счастливо, — сказал я, дернув его за руку. — Пошли уже.

И, отодвинув в сторону шторку из стеклянных бусин, завешивающую арочный проход в крохотный коридор, я вышел из дома.

*

— Слушай, ты не думал, как у Аладдина не спадала шапочка? Он же то бегал, то прыгал, то на ковре летал, а шапочка не слетала…

— Финн, тебе почти тридцатник, какая к херам шапочка Аладдина? — отмахнулся я. — Кстати, когда у тебя день рождения?

Финн, шагая вслед за мной, замялся.

— Да ладно? — поразился я. — Шутишь?

— Я хуй его знает.

Задумавшись, я протянул:

— Твой день рождения будет… зимой. Завтра. Куплю тебе торт, праздничный колпак и шапочку Аладдина.

Финн улыбнулся уголками рта.

— Позовем похотливого змееуста, — фыркнул я. — Он научит тебя понимать намеки.

— Не надо, — отозвался Финн, когда мы вышли на рынок. — Да уж, в тюрьме он бы не выжил.

— Почему не надо? Ты его заведи в душ, пырни ножом в бочину, прижми к кафелю и… ну, все как ты любишь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза