Читаем Ученик афериста (СИ) полностью

Домовик снова зарыдал, спрятав лицо в руках.

— Мистер Малфой не хотел этого! — задыхался он, снова ослушавшись приказа и заговорив. — Он сделать это случайно и долго переживать… Твинки пришлось наказать себя, когда он это увидеть.

В этот момент я простил Скорпиуса за все: за школьную тиранию, названую дружбой, за чудачества, за все мои убитые нервные клетки, за то, что он едва не угробил мачеху, которая все еще лежала без чувств на холодном полу. Настолько было за него обидно и больно, что, серьезно, я бы простил ему все грехи человечества.

За что умер Скорпиус Малфой? За то, что рискнул злить отца? За то, что женился не на той, с кем его свели еще в подростковом возрасте? За то, что стоял слишком близко к каминной полке?

Я не знал, что мне делать с этой информацией.

— Мистер Малфой приказать Твинки уничтожить отколотую змею, — причитал эльф, колотя кулачком по полу. — Сказать, что мракобрцы увидеть ее и понять, чем ударился хозяин Скорпиус. Но Твинки не послушался, гадкий, гадкий Твинки!

И горько зарыдал, заливая слезами свое темно-зеленое полотенце.

Вот как бывает в жизни. Самое громкое убийство за последние несколько лет оказалось раскрытым сыном Гарри Поттера, тем самым непримечательным Альбусом, только потому, что домовой эльф Твинки любил своего хозяина Скорпиуса настолько, что не побоялся нарушить приказ и не уничтожил главную улику.

Что делать с этим, я согласился решить завтра, потому как был совершенно разбит. Эльфа забрал на Шафтсбери-авеню, пообещав ему увидеть «хозяина Скорпиуса»: на деле же я понимал, что узнай Драко Малфой о том, что Твинки не стал молчать, страшно представить, что сделает с ним.

Твинки, как я и предполагал, духов тоже видел в силу своей особенной магии, и долго рыдал у ног Скорпиуса, который, к слову, при виде эльфа, сам едва не пустил слезу.

— Считай, что это единственный гувернер, который от меня не сбежал. Он фактически меня вырастил, — позже пояснил Скорпиус, когда эльф радостно (и каким-то образом совершенно незаметно) возился на кухне. — Ну, когда мама бросила, а папа… не мог. Ал, я даже подумать не мог, что ты это сделаешь.

Я только поразился — где это успел я проколоться и сказать ему о том, что узнал от эльфа-домовика, как Скорпиус продолжил:

— Прийти в мэнор за моим эльфом, которого я так люблю. Я вообще не ожидал, что ты можешь подумать о том, как это мне важно.

Бедный глупый Скорпиус. Прав был Луи: он как ребенок. Большой одинокий ребенок.

Который, что самое грустное, очень любит своего отца.

========== Глава 21. ==========

Схватившись за спинку кресла так крепко, что всю руку свело судорогой, я мученически возвел глаза к ветхому потолку, щедро покрытому старой паутиной.

— Я убью тебя, Моран, — прорычал я, когда суетящийся за моей спиной Наземникус предпринял очередную попытку вытащить из моей левой лопатки осиновый кол. — Тебя, твоих жен, твоих детей… младшему выбью зубы и продам первому же педофилу… Старый, да тяни уже!

— Да я хрен его знает, как тянуть, — рассеяно пробубнил Наземникус, на всякий случай не став тянуть кол дальше. — Сейчас кровь как хлынет.

— И тебя убью, гребаный Флэтчер! — рявкнул я, морщась от боли.

Карл Моран лежал на грязном ковре и тяжело дышал, однако, скосив глаза в мою сторону, заметил, как я изо всех сил стараюсь не заорать на весь Лондон о том, как же это больно, когда в спине торчит инородный предмет. Сухие губы браконьера расплылись в ухмылке и он издал короткий смешок.

— Он еще и ржет! — забыв о боли, гаркнул я и с удивительной для раненого прытью настиг Морана, дабы смачно засадить ему ногой по почкам. — Флэтчер, дай мне волшебную палочку.

— Нет.

— Немедленно.

— Поттер, не сейчас.

Резко обернувшись, я вцепился пальцами в толстую шею Наземникуса.

— Не беси меня, старый. Клянусь, убью тебя, если не дашь мне мою палочку.

Нашарив в складках мантии мою волшебную палочку, Флэтчер мирно поднял свободную руку.

— Нервнобольной, — буркнул он и принялся выискивать в своих закромах бадьян.

Заклятие Оцепенения пока плотно сковывало любые движения Морана, поэтому мне хватило ума пока не демонстрировать свой арсенал чар, тем более, что боль в спине требовала к себе внимания хоть кого-то, кто может вынуть осиновый кол.

Неплохо началось Рождественское утро. Моран, появившись в доме, без предисловий кинулся на меня во всеоружии, а я только и успел, что попытаться бежать, за что получил удар не в грудь (и пришел бы мне неминуемый конец), а в спину.

— Поттер, я предупреждал тебя, — хрипел Моран. — Клянусь Мерлином, во второй раз тебе так не повезет, я уже нашел покупателя для твоих клыков.

— Акцио, правый глаз, — рявкнул я, нацелив палочку на браконьера, и только потом понял, что наколдовал.

Моран взревел от боли да так, что у меня едва барабанные перепонки не лопнули, а Наземникус с перепугу побил все свои запасы бадьяна. А у меня в руке оказался теплый сгусток крови в котором хлюпал (клянусь, хлюпал!) человеческий глаз.

Недолго думая, я выкинул глаз в окно, а Моран, воя и ругаясь, извивался бы точно на ковре, если бы не Заклятие Оцепенения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза