Читаем Училище на границе полностью

Я кричал в дым паровоза, в белую тьму, в несущуюся навстречу мне пеструю сумятицу. Цолалто и Шандор Лацкович, волоча свои чемоданы, бежали рядом, но теперь на миг остановились. «Бебе!»

Я видел, что они спешили к дальнему входу в вагон, так как со ступенек ближайшего их оттеснил Мерени с дружками. Пульмановский вагон был разделен на три части, и в каждой части были купе на четыре и на шесть мест. Цолалто метнулся вперед, чтобы занять одно из них для нас. Наконец откуда-то появился невозмутимо спокойный Середи. Однако Шандор Лацкович только кивнул ему и вернулся на несколько шагов назад:

— Эй! Медве! Сюда! Иди сюда!

Медве непонимающе взглянул на него, но все же двинулся к нам.

— Жолдош! — кричал Лацкович-старший. — Бебе, идемте! Медве! Середи! Где мой брат?

Но Йожи Лацкович куда-то запропастился, хотя и он уместился бы с нами. Мы заняли отличное купе. Цолалто, разумеется, уселся у окна, Лацкович рядом, затем Жолдош. Мы же с Медве и Середи сели лицом по ходу поезда. Йожика Лацкович оказался в соседнем отделении вагона с компанией Фидела Кметти, сначала он перешел к нам, но потом вернулся обратно. Он взглянул на Медве со своей обычной иронической ухмылкой, но все же как на друга старшего брата.

Шандор Лацкович тоже всегда иронически улыбался, чуть склонив голову набок, но его глаза излучали одну лишь веселую открытость, а не враждебность. Он любил посмеяться. Он снова попросил Медве повторить больничные остроты господина курсанта Руппа. Впрочем, Медве, если уж на то пошло, рассказывал только ему, и они смеялись и дурачились вдвоем. Мы то и дело вскакивали, никому не сиделось на месте, все бродили по вагону взад и вперед. Сопровождал нас капитан Менотти, и после отправления поезда он прошел по нему из конца в конец. В нашем отделении, покачав головой, он сделал замечание Понграцу: тот вскарабкался наверх, на полку для багажа. Там было уютное, широкое и немного вогнутое лежачее место.

Мерени и компания в своем отделении заняли все полки для багажа под спальные места. Менотти, покачав головой, выразил полуофициальное признание свершившегося факта. Однако Медве прямо-таки набросился на меня, когда после часа езды и двух-трех небольших остановок я тоже встал на сиденье, чтоб забраться наверх и чуток поспать.

— Слазь! — Он со злобой глядел на меня.

Он сказал это так серьезно, что я и в самом деле соскочил на пол. Я понял, что он сказал это не из-за капитана Менотти, а по какой-то другой причине. Я выжидающе смотрел на него.

Медве, однако, изумился, что я его послушался, и нерешительно, изменившимся голосом пробормотал:

— Ну… Зачем это?..

— Заберусь наверх, сосну чуток, — объяснил я.

— Да?

— А что? Давай попробуем, — сказал я и указал на другую свободную полку. Остальные ребята пока еще оживленно болтали.

Медве, как и все, прошелся разок-другой по вагону и увидел, что Ворон, Мерени, Бургер — все они развалились на багажных полках. Потому он и не хотел лезть наверх. Но теперь он все же забросил туда шинель и вскарабкался на соседний со мной «чердак».

Во-первых, отсюда, сверху было интересно обозревать окружающее под новым углом зрения. Как из скрытого под потолком тайника, просматривалось все, что происходит внизу, болтовня, головы, глубинная жизнь. А потом действительно приятно вытянуться во весь рост. Поезд между тем, плавно подрагивая, нес нас вперед. Я щелкал ногтем по лампе. Вагон хорошо отапливался, и тепло поднималось вверх. Когда же по нашему отделению меж скамей проходил Цако, я вдруг протянул руку и сорвал с его головы пилотку.

Цако оторопело посмотрел назад, потом наверх. Но прежде чем он сообразил в чем дело, я перебросил пилотку Медве. Медве — мне. Цако прыгал за ней и хохотал во все горло. «Дураки! Дураки!» — кричал он, глядя, как мы лежим на животах под самой крышей вагона. Потом Медве слез вниз за своим сухим пайком, который нам раздали за ужином, и заодно прихватил мой паек. Мы неторопливо их поедали. Здесь была колбаса, сыр, два больших куска хлеба и в отдельной бумаге кубик фруктового повидла, того самого, которое так не любил Эттевени.

5

Дёр, Дёрсентиван, Сень, Алмашфюзито. Я заснул, потом проснулся. Мы подурачились с Шандором Лацковичем. Середи спал в углу. Я залез обратно. Жолдош невероятно серьезно беседовал с Цолалто. Прошло страшно много времени. Медве еще в Дёре купил фруктового сахара и угощал нас, словно могущественный властелин заморских гостей. Потом он учил Жолдоша и Лацковича выходной арии «Герцога Боба». Фруктовый сахар кончился. Они распевали «Герцога Боба». Мы мчались сквозь ночь к распахивающемуся перед нами миру. Биа-Торбадь, Будаэрш. Чуть свет мы с грохотом пронеслись по железным мостам. Потом стеклянный купол вокзала, трамваи, асфальт.

Перейти на страницу:

Все книги серии Зарубежный роман XX века

Равнодушные
Равнодушные

«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы. Разговоры, свидания, мысли…Перевод с итальянского Льва Вершинина.По книге снят фильм: Италия — Франция, 1964 г. Режиссер: Франческо Мазелли.В ролях: Клаудия Кардинале (Карла), Род Стайгер (Лео), Шелли Уинтерс (Лиза), Томас Милан (Майкл), Полетт Годдар (Марияграция).

Альберто Моравиа , Злата Михайловна Потапова , Константин Михайлович Станюкович

Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Точка опоры
Точка опоры

В книгу включены четвертая часть известной тетралогия М. С. Шагинян «Семья Ульяновых» — «Четыре урока у Ленина» и роман в двух книгах А. Л. Коптелова «Точка опоры» — выдающиеся произведения советской литературы, посвященные жизни и деятельности В. И. Ленина.Два наших современника, два советских писателя - Мариэтта Шагинян и Афанасий Коптелов,- выходцы из разных слоев общества, люди с различным трудовым и житейским опытом, пройдя большой и сложный путь идейно-эстетических исканий, обратились, каждый по-своему, к ленинской теме, посвятив ей свои основные книги. Эта тема, говорила М.Шагинян, "для того, кто однажды прикоснулся к ней, уже не уходит из нашей творческой работы, она становится как бы темой жизни". Замысел создания произведений о Ленине был продиктован для обоих художников самой действительностью. Вокруг шли уже невиданно новые, невиданно сложные социальные процессы. И на решающих рубежах истории открывалась современникам сила, ясность революционной мысли В.И.Ленина, энергия его созидательной деятельности.Афанасий Коптелов - автор нескольких романов, посвященных жизни и деятельности В.И.Ленина. Пафос романа "Точка опоры" - в изображении страстной, непримиримой борьбы Владимира Ильича Ленина за создание марксистской партии в России. Писатель с подлинно исследовательской глубиной изучил события, факты, письма, документы, связанные с биографией В.И.Ленина, его революционной деятельностью, и создал яркий образ великого вождя революции, продолжателя учения К.Маркса в новых исторических условиях. В романе убедительно и ярко показаны не только организующая роль В.И.Ленина в подготовке издания "Искры", не только его неустанные заботы о связи редакции с русским рабочим движением, но и работа Владимира Ильича над статьями для "Искры", над проектом Программы партии, над книгой "Что делать?".

Афанасий Лазаревич Коптелов , Виль Владимирович Липатов , Дмитрий Громов , Иван Чебан , Кэти Тайерс , Рустам Карапетьян

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Cтихи, поэзия / Проза / Советская классическая проза
Моя борьба
Моя борьба

"Моя борьба" - история на автобиографической основе, рассказанная от третьего лица с органическими пассажами из дневника Певицы ночного кабаре Парижа, главного персонажа романа, и ее прозаическими зарисовками фантасмагорической фикции, которую она пишет пытаясь стать писателем.Странности парижской жизни, увиденной глазами не туриста, встречи с "перемещенными лицами" со всего мира, "феллинические" сценки русского кабаре столицы и его знаменитостей, рок-н-ролл как он есть на самом деле - составляют жизнь и борьбу главного персонажа романа, непризнанного художника, современной женщины восьмидесятых, одиночки.Не составит большого труда узнать Лимонова в портрете писателя. Романтический и "дикий", мальчиковый и отважный, он проходит через текст, чтобы в конце концов соединиться с певицей в одной из финальных сцен-фантасмагорий. Роман тем не менее не "'заклинивается" на жизни Эдуарда Лимонова. Перед нами скорее картина восьмидесятых годов Парижа, написанная от лица человека. проведшего половину своей жизни за границей. Неожиданные и "крутые" порой суждения, черный и жестокий юмор, поэтические предчувствия рассказчицы - певицы-писателя рисуют картину меняющейся эпохи.

Адольф Гитлер , Александр Снегирев , Дмитрий Юрьевич Носов , Елизавета Евгеньевна Слесарева , Наталия Георгиевна Медведева

Биографии и Мемуары / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Спорт