Училище на границе

Однажды мы стреляли из пистолета в горах на стрельбище, и это в самом деле было противно. Стрелять же в цель из «маннлихера» с упора, с пятидесяти метров было совсем другое дело. Начиная с ранней весны, мы каждый второй вторник вместо строевых занятий поднимались в гору для стрельбы боевыми патронами. Эхо выстрелов звучало многократно, отдавалось от покрытых еще кое-где снегом холмов, пулеулавливающих насыпей и деревянных кулис мишеней. Мы совершенно таяли, когда, растянувшись на животах на скрипучем деревянном пастиле, прижимали к плечу блестящий коричневый приклад заряженного боевыми патронами «маннлихера» и с такой болью сердца уступали место следующей половине отделения, как если бы нас отрывали от гладкого, теплого тела любимой. Пули, разумеется, по большей части уходили в «молоко». Те, кто сидел в окопе за мишенями, махая своими дисками, показывали, что мишень вообще не задета. Цако же обычно выбивал одну-две пятерки или шестерки. Он очень гордился своим стрелковым мастерством, и ему трудно было признаться, что он в свое время так сплоховал с пистолетом.

Он даже начал вскоре другую историю. У Лотте было кольцо с зеленым камнем. Им с матерью надо было ехать в разные места, но в автомобиль они сели вдвоем. Я перестал слушать. Одна медная пуговица на моей шинели уже много дней была не пришита, а закреплена в петле за ушко спичкой; это был наш обычный трюк, но обман мог раскрыться в любую минуту; теперь же потеплело, мы ходили без шинелей, и значит, я окончательно развязался с этим делом. В моем ящике в спальной творился жуткий бардак, у меня сломалась казенная мыльница; это меня немного тяготило, но больше я думал о том, что мое место в первой категории, кажется, достаточно прочно; дело в том, что из второразрядной футбольной команды я попал защитником в первую.

— И представляешь, дядя Банди вдруг кладет ложку и говорит: «Суп-то пригорел», — рассказывал Цако.

— Какой еще к черту дядя Банди?

— Ну как же… — Цако было запнулся, но тут же начал снова: — Да ведь я же говорю. Он сказал: «Суп-то пригорел, Терике!»

— Тссс, — послышалось у нас за спиной.

— Но он только дразнил мать, понимаешь, — объяснял Цако и зычно повторил: — «Суп-то пригорел!»

— Ну и что?

— Да ничего, просто: «Пригорел…»

— Заткни-ка пасть, Цако, — рассудительно и благожелательно сказал Сентивани. — Кенгуру идет.

Но Цако еще успел шепнуть мне то, что хотел сказать с самого начала: он просил одолжить ему мой прейскурант магазина фирмы «Шомоди и Неллер».

— На что он тебе?

— Я тоже хочу делать приемник, — сказал Цако.

Радиотехникой, после вдохновляющих лекций капитана Эделени, Медве и Фери Бониш начали заниматься с рождества, и с тех пор по классу уже ходило пять-шесть наспех состряпанных детекторных приемников. Как ни странно, большая их часть работала. Эпидемия распространялась дальше. Венская радиостанция уже работала. Лучше всех удался приемник Эйнаттену. Он собирал его в спальне, но Бургер и Ворон тоже постоянно его слушали, и в конце концов Мерени разохотился и унес приемник к своей кровати. Эйнаттен мало-помалу вообще потерял возможность слушать свое радио.

Я и Цолалто занимались радиотехникой в спальне, когда дежурил Богнар. Цолалто прятал наушники под наволочкой подушки, а антенной служила проволочная сетка кровати. Присев на корточки у открытой дверцы тумбочки, Цолалто возился с кристаллическим детектором и, когда гасили свет, звал меня к себе слушать. Я прижимал ухо к подушке и в самом деле слышал, как под наволочкой из наушника чуть слышно льется музыка. Она приходила откуда-то через горы, сквозь звездную ночь ранней весны.

Я попросил Юлию прислать мне прейскуранты. Когда Цако захотел одолжить их у меня, я уже давно прошел через эти прожектерские планы.

На листе бумаги я по порядку перечислил все, что должен был купить в Будапеште во время пасхальных каникул. Эбонитовую пластинку, банановые гнезда, штепсель, изолированную медную проволоку, блокировочный и переменный конденсатор. Цако снял копию с этого списка, и мы договорились потом вместе пойти в магазин «Шомоди и Неллер».

В понедельник после вербного воскресенья мы и в самом деле встретились, как условились, на площади Ференциек. Мы купили все необходимое и затем шатались без дела по Белварошу. Я радовался, глядя на Цако; странно было вот так на воле встретиться с ним. На улице Эдетем мы остановились перед витриной, и Цако сказал:

— Пошли в кино.

— Давай.

Магазины уже закрылись. До кино Цако надо было забежать домой, и он уламывал меня до тех пор, пока я не согласился зайти к ним. В прихожей горничная взяла у нас пилотки, Цако втолкнул меня в комнату, и тут выяснилось, что мы попали в самый разгар застолья.