Училище на границе

В их сопровождении я пошел к заднему окну. С минуту мы стояли за спинами дружков Мерени и ждали. Я видел, что они отпустили Медве, точнее, Бургер отвел его на место. Лапочка Кметти пропустил нас и стал обратно, кольцо за моей спиной замкнулось.

— Чего ты испугался? — спросил Мерени.

Он, не мигая, смотрел на меня — приспущенные ресницы, сонный взгляд. Смотрел так, что казалось: мне никогда уже не убежать отсюда, от этого взгляда.

— Ведь у тебя нет никаких причин бояться. Не так ли?

Я лихорадочно пытался собраться с мыслями. Но пока что был не в состоянии.

— Не так ли?

— Что вам надо? — выдавил наконец я из себя.

Мерени засмеялся. Он не ответил и холодно продолжал глядеть на меня. По лицу его пробежала судорога: дернулся нос, перекосилась верхняя губа, и вот уже лицо его вновь застыло.

— Давай сюда, — сказал он. — Книги. — Он кивнул головой на книги и тетради, которые я держал под мышкой.

— Зачем?

— Будь так добр, — сказал Мерени.

— Зачем?

— Сюда.

— Зачем?

Мерени замолчал. Остальные тоже ждали. Я прекратил свои «зачем», это ничего не давало. Но ничего другого я сказать не мог. Я не мог сказать, что не дам. Я следил за ними, за каждым их движением. Двое стояли у меня за спиной, за ними я уследить не мог. Следил я и за каждым своим движением. Хотя теперь уже было поздно.

Я всегда знал, что когда-нибудь этот момент наступит. Собственно говоря, я ждал его с начала времен. И все же он застиг меня врасплох. Я уже давно чувствовал, что чересчур задираю нос. А в лазарете вообще обо всем позабыл. Теперь я раскаивался в этом и злился на Медве. Но все это уже не имело значения. Ни моя злость, ни мое раскаяние, ни то, что в глубине души все происходящее казалось мне давно знакомым.

Все это теперь уже не имело значения. И пришло на ум только потому, что я был не в состоянии собраться с мыслями, отделить существенное от второстепенного. Я боялся. Но и это не имело значения. Они сводят со мной счеты, это единственное, что не вызывает сомнений. Окончательная их цель была совершенно очевидна.

Но каковы их намерения в данный момент? Я вдруг положил мои книги и тетради на подоконник — куда показал Мерени. Я решил, что так будет лучше. Спохватился, что дальше тянуть не стоит. За это время в воздухе запахло грозой; я видел, что они наслаждаются моим увиливанием и выжиданием; чем дальше, тем мне же хуже.

Но положив книги, я ничего не выиграл. Казалось, они придвинулись еще ближе, кольцо вдруг сомкнулось теснее, глаза Ворона ликующе заблестели. Что бы я ни делал, все было плохо. Зазвенел звонок.

Мерени кивнул. Не мне, а Матею. Матей взглянул на Ворона. Ворон на меня. «Ну, пошли», — сказал он.

Он отвел меня на мое место и остался стоять рядом. Отступил на шаг, оперся о подоконник и спокойно смотрел, что я делаю. Он не ушел даже тогда, когда кто-то зацыкал около двери. Он проскользнул назад только в самый последний момент, когда уже скомандовали «смирно» и маленький майор в пенсне, который теперь вел у нас немецкий, остановился, чтобы принять у дежурного рапорт о нашем численном составе.

Я не смел оглянуться на Мерени и его дружков. Не хотел я видеть и Середи. Я смотрел прямо перед собой, лишь изредка косясь в окно. Заколоченный фонтан увидеть сидя было нельзя, виднелось только начало главной аллеи, фонарный столб и одна из пустых мачт для подъема флагов, ну и, разумеется, насколько хватал глаз, зимние, заснеженные деревья и кусты. Этот урок немецкого тянулся неимоверно долго.

И все же под конец я не возражал бы, чтобы он тянулся вечно. Я не знал в точности, что меня ожидает. Судьба Эттевени или всего лишь участь Муфи — или же то и другое, или нечто еще худшее? Все говорило за то, что следует ожидать самого худшего. То одно, то другое казалось мне новым и странным. Я мучился от неизвестности и вместо непереносимой неопределенности согласился бы на худшее, лишь бы знать наверняка. Майор начал диктовать слова. Середи как-то непривычно для него пошевелился. Не поворачивая головы, я скосил на него глаза. Он пододвинул левой рукой свой открытый словарь ко мне, а сам тем временем продолжал сосредоточенно записывать то, что диктовал майор, в тетрадь для новых слов.

Одно слово в словаре было отмечено едва заметной птичкой. «Клетчатый». Kariert, gewürfelt, würfelig. Середи пододвинул словарь к себе, полистал его, словно хотел что-то еще выписать, потом опять незаметным движением пододвинул ко мне. «Тетрадь». То, что он делал, было безумием. Он знал не хуже меня, что сзади за ним следят Хомола, Мерени, Кметти, Ворон — все они сидели позади нас. Он дал мне знать, что им нужна наша клетчатая тетрадь. Мы с Медве плетем заговор. Таково обвинение.

Напрасно Середи так рисковал. Я уже догадывался, что речь идет о чем-то подобном; Мерени и Ворону с некоторых пор повсюду чудились заговоры. Но само обвинение не имело абсолютно никакого значения, меня больше интересовало, что они собираются со мною делать. И этого Середи никак не смог бы мне сказать.