Учимся говорить по-русски. Проблемы современного языка в электронных СМИ

Уже в девяностые годы, когда термин «языковая игра» стал использоваться не в том значении, что у Витгенштейна (Гридина 1996; Коновалова 2008; Санников 1999), когда начали появляться и множиться работы по интенциональному отклонению от нормы (Курочкина 1999 и др.), обрисовалась проблема, решению которой и посвящены эти размышления. Было очевидно, что сознательное отклонение от языковой нормы в целях усиления экспрессии соседствует с обычным отклонением от нормы по небрежности или по незнанию, о чем мне тогда же случалось писать. Экспрессивность речи и достижение комического эффекта были явной ценностью для журналиста и, соответственно, приоритетной целью, а вот языковая, стилистическая и даже коммуникативная норма отодвигались на второй план. Тренд был настолько ощутимым, что лингвисты отреагировали на него целой лавиной работ о различных видах каламбура, который описывался как языковая игра и в котором видели и видят до сих пор способность пишущих к креативности. «Креативным быть престижно, грамотность же — скучный удел корректоров» — вот устойчивый взгляд журналиста на вещи, и его трудно победить запретительными мерами.

Любопытна и показательна в этой связи судьба риторического термина «зевгма». Изначально под зевгмой понималась цепочка синтаксически однородных элементов под «игом» («зевгмой») одного слова, общего для всей цепочки: Я оставляю каждого на своем пьедестале: Наполеона на Вандомской колонне, Робеспьера — на гильотине. Эта фигура сообщает речи отточенность афоризма и способствует общей симметрии и красоте изложения. Особенно эффективна зевгма в сочетании с антитезой, как это сделано в приведенном примере. Такая зевгма прекрасно подчеркивает главную мысль высказывания. Запомним эти слова — «красота» и «главная мысль», ибо на них будет строиться наше рассуждение. Впоследствии зевгмой все чаще стали называть отклонение от нормы: соединение неоднородных в смысловом отношении частей их синтаксической однородностью: один ел хлеб с маслом, другой — с удовольствием. В докладах на студенческих конференциях мне неизменно встречалось именно второе понимание зевгмы. При обучении риторике исконное значение зевгмы также не вызывает никакого интереса, несмотря на то что зевгма как риторическая фигура активно используется в судебных и политических речах, а также в художественной литературе. Зато зевгма как намеренное нарушение однородности всегда вызывает интерес, несмотря на то что это построение находит применение только в шутках, к тому же довольно редко удачных.

Итак, проблема заключается в том, что норма не является ценностью для журналиста. Такое отношение к ней, внушенное текущей практикой и объясняемое недостаточным пониманием законов общения, возникает у журналиста уже на студенческой скамье.

2. Пути решения проблемы

Как сделать норму ценностью для журналиста? Как сделать так, чтобы журналист включил ее в список своих профессиональных добродетелей? Сегодня мы умеем только взывать к гражданской совести и патриотизму. Такова и главная тенденция в отношении языковой нормы в нашем обществе в целом: ты русский, так пиши грамотно! В соответствии с этой логикой были введены тотальные диктанты и ряд других мероприятий. Заметного влияния на грамотность, в том числе и грамотность журналиста, это пока не оказывает. Однако сам подход показывает, что мы, коль скоро «давим на совесть» пишущего, если и не до конца сформулировали, то хорошо осознали, что проблема эта ценностная. Но с ценностями можно работать не только «лобовым» образом. Можно показать привлекательность ценности для самого журналиста, сделать ее престижной, чего сегодня явно нет.

Чтобы ответить на вопрос, как это можно сделать, попробуем проследить связь между тремя видами нормы: языковой, стилистической и коммуникативной, а также связь между качествами речи: правильностью, ясностью, красотой и уместностью.