— Да, но это не все. Еще мы здесь потому, что мы с Рэнди решили больше не быть женатыми. Это не ваша вина. Мы будем любить вас больше прежнего, живя в разных домах. Если вам грустно или вы злитесь — это нормально. Я просто хочу, чтобы вы знали, что вас никто не винит.
Фитц посмотрел на меня. Это был глубокий, проникающий в самую душу взгляд. Но потом он продолжил ковыряться вилкой в кленовом сиропе у себя на тарелке.
— Всегда будет кто-то, кто будет любить вас и заботиться о вас, если вы заболеете. Но сейчас — и теперь довольно надолго, на самом деле — это буду я. И вашей мамой, и вашим папой, пока Рэнди решает разные взрослые проблемы. Не беспокойтесь о нем. С ним все хорошо. Ему есть с кем пообщаться, если будет скучно. Нужно просто немного времени, чтобы он понял, как заботиться о самом себе, чтобы стать даже лучшим папой.
— Значит, мы останемся здесь? — спросил Фитц.
— В городе? Да.
Китти начала прыгать на кровати, и поднос с завтраком опасно заколыхался.
— Я рада, что тебе нравится. Но пока сядь. Произойдут еще кое-какие изменения.
— Это какие, например? — бесстрастно спросил Фитц.
— Например, ваши имена.
Сама эта идея была настолько дикой, что темные глаза моего сына расширились и он комично раскрыл рот.
— Нет.
— Да.
— Мне нужно будет выбрать?
Я хлебнула холодного чая из чашки.
— Хотелось бы. Но это не так работает. — Я повернулась к Китти. — С этого момента твое имя Кэт.
Она засияла так, будто я дала ей разрешение отрастить усы.
— Ты же любишь кошек[67]
, правда?— Да! — сказала она, снова вскакивая на ноги.
— Прекрасно. Значит, с этого момента тебя зовут Кэт. Понимаешь?
— Да! — сказала она, скача на кровати. — Я буду кошкой, которую зовут Китти!
Фитц конвульсивно захохотал.
— Или — ты можешь быть котенком, которого зовут Кэт. Фитц, милый, а тебя теперь будут звать Джио Де Феличе.
—
— Да. Ты Джио. Ты должен им быть.
— Ни за что.
— Ну, может, ты будешь Джио большую часть времени, как Супермен бывает Кларком Кентом…
— Фитц, — односложно отрезал он.
Я ожидала, что сначала какое-то сопротивление будет. Но я в свое время настолько спокойно отреагировала, когда папа переименовывал меня, что я и не думала получить от Фитца и Китти отказ.
— Что, если я скажу тебе, что тебе надо быть Джио, чтобы пойти в школу?
Фитцу нравился детский сад, но, очевидно, для него школа пока не была той эмоциональной потребностью, какой она была для меня.
— Я Фитц! — Его темные глаза сверкнули, придавая его гневу оттенок удовольствия. Как будто он только сейчас понял, что имя — это его суверенная территория.
Я поставила чашку и обняла его.
— С этим не поспоришь. Но на самом деле у тебя четыре имени. Они так делают в Индии, где я встретила вашего папу.
— Оза? — спросил он, напряженно держа руки прижатыми к телу и немного извиваясь в моих объятиях.
— Да. Твоего папу, Оза. Нам понравилась индийская церемония именования —
— Правда? А что такое лист отеля?
— Лист перца. — На самом деле мы использовали дубовый лист. Культурная апроприация — все всегда все делают неправильно. — Мы дали тебе целых четыре имени: твое первое имя, второе, фамилию, плюс имя созвездия, которое мы храним в секрете.
— Правда? — Он улыбался. Все любят секреты.
— Ага. И ты знаешь, какое было секретное имя? — Я сделала эффектную паузу. — Джио.
— Ладно, — сказал он.
— Правда? Ты будешь Джио?
Я не поверила такой перемене. Слишком она была внезапная.
— Да. Ладно. Если это мое имя соцветия.
— Имя созвездия, — поправила я.
Я посмотрела в окно, на город, полный теней и рассеянного серого света. До того, как стать Манхэттеном, это был Нью-Амстердам. До этого — Нувель Ангулем. Перед этим — Маннахатта. Нью-Йорк всегда был синонимом ребрендинга.
Глава шестнадцать
Пока папа и Альбина Пенн-Кокс разъезжали по виноградникам и биеннале современного искусства, попивая французское игристое и рассуждая о портретистах эпохи барокко, я отправилась в свое путешествие по Юго-Восточной Азии с тысячью фунтов, которые папе не удалось отыскать в моей «Элоизе».