Учитель драмы

— Ты уже разобралась? — спросил Оз.

Я поправила шаль, которую накинула из скромности.

— Ты имеешь в виду, почему я сижу здесь с тобой?

Он рассмеялся, оценив мою прямолинейность.

— Я имею в виду, к тебе уже пришло прозрение?

В моем взгляде читалось «ты совсем свихнулся?» — обычно я берегла его для парней, пытавшихся соблазнить меня «веселыми коктейлями» из «волшебных» грибов.

— Даршан, — сказал он. — Это божественное озарение, которые происходит у многих людей в Варанаси.

— Хм-м-м, — произнесла я. В других обстоятельствах я бы отшутилась и увела разговор подальше от таких откровений. Но под кроваво-красным небом с золотыми отблесками, пропитанная сандаловыми благовониями, я хотела пойти на риск — быть искренней, а не саркастичной.

— Что это значит «хм-м-м»?

— Это просто значит, что все это имеет смысл здесь. — Я опустила глаза на темную толпу, которая мылась и молилась в водах реки. — Дома всякого рода прозрения кажутся мракобесием.

— Мракобесием. А, — он вытер свой рот. — Понял. Твои родители богатые придурки, и ты приехала в Варанаси, чтобы сбежать от них. Молодец.

— Ха, — рассмеялась я, радуясь, что смогла скрыть свое жалкое положение.

— Что?

— Ничего. Просто мой папа говорит, что обвинения — это признания.

— Ты думаешь, я бегу от чего-то?

Я взялась за подбородок, как будто готовясь к дискуссии. С улыбкой, конечно же.

По его виду можно было предположить, что от него залетела какая-то богатенькая девочка, и ее отец-политик вышвырнул его из города.

Так что меня несколько обескуражил его рассказ о чудовищных ужасах насилия в семье. Это было что-то между «Джейн Эйр» и «Матильдой»[76]. Его мать погибла в аварии («У нее был удар головой, вызвавший повреждение черепа и мозга. Поверь, ты не хочешь знать, что это значит»). Совершенно не умея обращаться с детьми, его отец отправил его к тете, которая жила в регионе Восточная Анатолия в Турции и запирала его в собачьей будке, потому что он «вел себя как собака и должен был жить с собаками».

— Я каждую секунду своей жизни думал только о побеге и ушел из дома сразу же, как мне исполнилось шестнадцать.

— Ты все еще не разговариваешь с ними? Со своей семьей?

— С чего бы? В этой жизни мы обязаны только самим себе. Что? Ты осуждаешь.

— Нет. Наоборот. Я никогда даже не думала разорвать отношения со своим отцом. Ты как будто дал мне сейчас разрешение.

— Ты собираешься наподдать старому ублюдку?

— Нет…

— Почему нет?

— С ним весело, когда он не ведет себя по-ублюдски.

Он состроил гримасу.

— И ты всегда будешь рядом со своей семьей.

— О нет, я и раньше уходила от семьи.

Эти слова вырвались бессознательно. Когда Оз стал расспрашивать, я продолжила и рассказала ему, как именно мы с папой покинули Ирландию. Я была так далеко от дома, что риски казались незначительными. Кроме того, что-то во мне хотело показать Озу, что я так же устала от жизни, как и он. Я путешествовала не так уж много в географическом смысле, поэтому надо было доказать, что мне все равно пришлось повидать немало несчастья.

Оз покачал головой.

— Кажется, он просто так коптит небо. Я к тому, что… Ты живешь в Лондоне? А он клянчит мелочь у разведенок? Нет числа схемам, которые он мог бы проворачивать: махинации с доставкой, мошенничества с инвестициями. То есть если уж хочешь мошенничать — делай это нормально. Преступная деятельность не отменяет профессиональную этику.

— Ну, сейчас с ним весьма обеспеченная пожилая женщина. Шотландская аристократка. Что, впрочем, не помогает ему вернуть деньги, которые он мне должен.

— Это разбивает мне сердце, — сказал он, а его рука по-паучьи продвигалась к моей по розовой скатерти.

Я покраснела, когда он коснулся большим пальцем моего запястья.

— «Разбивает сердце» — по-моему, слишком сильно сказано. Скорее вызывает трудности.

— Да уж, трудностей полно. Я думал, ты заплатишь за ужин.

Мы были пьяны от водки и духа путешествий. Я чуть не упала от смеха, и с меня окончательно сползла шаль.

— А я вот надеялась, что еда будет за твой счет. Я потратила последние рупии на этот жуткий отель.

В конце концов Оз договорился с владельцем ресторана, расплатившись гашишем — той же самой темной липкой штукой, которую мы потом курили из трубки на берегу реки.

Я слушала и тупо кивала в наркотическом дурмане, а он говорил.

— Оз — это распространенное имя в Турции?

Он кивнул.

— Сокращенное от Озгур.

— Что самое лучшее в Варанаси?

— Погребальные костры. Мне нравится мысль, что у нас был миллион сущностей до этой и будет еще миллион после. И что такого особенного в этом конкретном теле? Какой смысл класть его в землю, как делают христиане?

— А худшее?

— На рассвете, во время речной прогулки по Гангу, на поверхность всплыл крохотный трупик. Индийцы не кремируют детей.

Дрожь пробрала меня до костей, и я почувствовала, как по щеке катится слеза.

Он улыбнулся, промокнув мое лицо бахромой от шали.

— Я хочу тебя поцеловать, — сказал он, но вспомнил, как в Индии относятся к публичным проявлениям чувств. — Сейчас начнется церемония Ганга Аарти[77]. Пройдем ее вместе?