Учитель драмы

— Замечательно, спасибо, Фаддей. — На следующем выдохе я заорала: — Фаддей! Что я тебе говорила по поводу приставаний к другим детям?! Ты хочешь, чтобы я вышла из себя?!

У Фаддея было такое лицо, будто он сейчас описается. Другие дети в ужасе закрыли рты. В момент, когда напряжение стало невыносимым, я стряхнула с себя весь гнев и сказала спокойным голосом, будто констатируя факт:

— Ведь я не хочу выходить из себя.

Самые умные захохотали как гиены, наглотавшиеся гелия. Потом к ним присоединились и остальные, наконец поняв, что это все с начала и до конца была шутка.

— Хорошо, кто может сказать, зачем я только что кричала на Фаддея?

Никто не поднял руку. Благодаря фальшивой гневной тираде я приковала к себе все взгляды, и никто не хотел, чтобы они обратились на него.

— Я кричала на Фаддея, чтобы вы поняли, что я могу быть страшной, если вы меня вынудите. В конце концов, передо мной стоят определенные задачи, и мы с вами обязаны их выполнять. Если кто-то будет мне мешать, то возникнут проблемы. А еще я кричала на Фаддея потому, что злость — это глубоко личная эмоция, а в театральном классе я должна научить вас демонстрировать глубоко личное на публике. Очень скоро вы все овладеете этим умением.

Они смотрели на меня со смесью робости и интереса.

Едва я перешла к сути дела, одна девочка начала плакать.

На жаргоне американских учителей она была «этим самым ребенком» — не застенчивая, не заносчивая, не пытающаяся «вписаться». Просто постоянно ходила с таким лицом, будто умоляла пнуть ее, понимала и делала все настолько неправильно, что любой терял терпение. Несколько ее одноклассников закатили глаза.

У меня не было ни малейшего представления, что с этим делать. Ни в одной моей книге по работе со школьниками не было ничего про детей, которые начинали плакать на пустом месте.

Так что пока я решила занять остальных базовым театральным упражнением:

— Кто здесь знает, что такое игра в отражение?

Никто не ответил. Все они перешептывались между собой, обсуждая плачущую девочку, которая все еще ревела, с осуждением глядя на меня.

— Выберите партнера и имитируйте все, что он говорит и делает. Вы же знаете, как имитировать, правильно? Прекрасно. Найдите себе друга.

Я пригласила плаксу спуститься со мной в оркестровую яму, где мы могли бы поговорить наедине, сидя плечом к плечу на скамеечке у рояля.

— Все хорошо, милая? — спросила я, умоляя небеса, чтобы она перестала пинать инструмент за семьдесят тысяч долларов.

— Нет! — сказала она без дальнейших уточнений.

Я взглянула на сцену и увидела, что пары детей повторяют друг за другом неприличные слова. Одна пара показывала средний палец.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Я протянула руку, чтобы потрогать ее лоб, но она с криками запротестовала и изогнулась, отстраняясь от меня.

— Понятно, слушай, дело в том, что так нельзя, милая. Мы тут пытаемся познакомиться, а ты немного нарушаешь спокойствие. Так как насчет того, чтобы сказать мне, что не так?

Но она ответила мне только гордым молчанием.

Я открыла свою папку с карточками Делэйни.

— Как тебя зовут? — По правде сказать, это мне надо было сделать в первую очередь.

— Габи-и-и, — заливисто взвыла она.

— Какая у тебя фамилия, милая?

— Эшворт.

Пелена в глазах.

В ушах шум.

Я сказала себе, что этого не может быть. Прищурившись, я попыталась восстановить в памяти ее черты. Это заняло какое-то время, но я узнала эти закругленные, будто бы удивленно приподнятые брови. Чуть свисающие щеки. И темные щенячьи глаза.

Меня всю трясло, я была чересчур сильно шокирована. У меня в голове Габи Эшворт так же стойко ассоциировалась с Вудстоком, как моя мама — с Ирландией.

— Тебя нет у меня в списке, — страх заставил мой голос звучать несколько агрессивно.

— Это мой первый день.

Я потянулась за телефоном, проверила свою рабочую почту и нашла уведомление о новом ученике, пришедшее из головного офиса, и еще нечто под названием «Индивидуализированная Образовательная Программа».

«Мать твою», — подумала я. Вот и все. Не стоило больше волноваться о том, что между мной и Фрэнсисом все зашло слишком далеко. Больше мне не придется спрашивать себя, пойму ли я, когда надо будет остановиться. Дочь Мелани пришла в «Бульвар», а это значило, что пришло время оставить все (работу мечты, город мечты, мужчину мечты) позади.

Я попыталась сфокусироваться на текущей ситуации: надо было выпроводить Габи из театра до того, как она меня узнала.

— Хорошо, Габи Эшворт. Ты помнишь, как меня зовут? Я миссис Де Феличе. Я понимаю, что мы видимся первый раз и ты не очень хорошо меня знаешь, но я здесь, чтобы помочь тебе. И я хочу, чтобы ты знала, что я все понимаю. Я чувствовала себя так же, как и ты. Время от времени все себя так чувствуют. Ты можешь описать свои эмоции? Злость, может? Это не плохо. Злость помогает нам выживать, преодолевая препятствия. Или страх? Страх помогает нам выживать, избегая опасностей.

Габи прекратила плакать, но ее взгляд был тяжелым.

Обернувшись, я заметила, что двое мальчишек пытаются воткнуть ручку в панель управления аудиосистемой.